Каприз не знает ценности
Каприз вообще не знает
ценности. Он вызывает желание обладать ценностью с тем, чтобы в следующий же
момент ее уничтожить.
Таким образом, момент длительности входит, как
существенный признак, и понятие ценности. Даже те явления, которые по мнению
многих могут быть объяснены только с помощью менгеровской теории "предельной
полезности", вполне разрешимы с моей точки зрения (при этом я далек от мысли
ввести какие-либо новые точки зрения в политическую экономию). То
обстоятельство, что вода и воздух лишены ценности, объясняется исключительно
тем, что только индивидуализированные, оформенные вещи могут обладать
положительной ценностью: только все оформенное можно превратить в нечто
безформенное или даже совершенно разрушить, а потому, как таковое, не
обладает длительностью. Можно придать определенную форму горе, лесу, равнине
путем обработки или проведения границ, потому эти предметы даже в самом
диком своем состоянии являются объектами ценности.
Атмосферный же воздух или
водную поверхность никак нельзя заключить в определенные границы, так как
они подвержены закону диффузии и расширены в беспредельность.
Если бы
какому-нибудь чародею удалось сжать атмосферный воздух, окружающий со всех
сторон
земной шар, на каком-нибудь незначительном пространстве земли, подобно
тому, как это сделал дух в одной восточной сказке, если бы кто-нибудь собрал
всю водную массу, покрывающую наш земной шар, в один резервуар, предотвратив
испарение, вода и воздух приобрели бы определенную форму, а вместе с ней и
ценность. Понятие ценности только тогда связано с вещью, когда есть хоть
малейший повод беспокоится что эта вещь со временем может изменяться ибо
ценность рождается из отношений ко времени, из противопоставления времени.
Ценность и время взаимно обусловливают друг друга, как два соотносительных
понятия. Здесь я позволю себе не говорить по вопросу о том, к каким глубоким
последствия приводит нас подобный взгляд, настолько плодотворен он, даже для
создания целого мировоззрения. Для нашей цели вполне достаточно знать, что
там, где нет угрозы со стороны времени, отпадает всякий разговор о ценности.
Хаос, если он даже вечен, может быть оценен только отрицательно. Форма и в
невременность или индивидуация и длительность - два аналитических момента,
впервые создающих ценность и ее обоснование.
Таким образом, мы разобрали этот кардинальный закон ценности в его
применении, как в сфере индивидуально-психологической, так и в сфере
социально-психологической.
Теперь только мы можем вернуться к главному
предмету нашего исследования и разрешить те основные вопросы, которые, хотя
и являются исключительными для нашей работы, тем не менее остались до сих
пор открытыми. Первое следствие, которое мы можем вывести из всего
предшествовавшего изложения, - это то, что во всех сферах человеческой
деятельности существует какая-то потребность в невременности, волевое
тяготение к ценности. Это именно тяготение, которое по своей глубине может
быть без всякого опасения поставлено наряду со "стремлением к власти",
совершенно отсутствует у индивидуальной женщины, по крайней мере в форме
стремления к вневременности. В очень редких случаях женщины дают какие-либо
указания на дальнейшую судьбу имущества после их смерти: это лишний раз
доказавает, что женщина лишена потребности в бессмертии. Ибо в завещании
лежит дух чем-то высшего, более общего.
Именно это и является причиной,
отчего люди так свято соблюдают волю завещателя.
Потребность в бессмертии есть только частный случай из того общего
закона, что только вневременные вещи поддаются положительной оценке.
В этом
законе лежит связь упомянутой потребности с памятью. Память человека о
разнообразных переживаниях пропорциональна тому значению, которое имели для
него эти переживания. Как ни парадоксально они звучат, однако следует
признать глубокую истину в словах: ценность, - это то, что создает прошлое.
Только то, чему при-дается значение положительной ценности, вырывается
памятью из когтей времени. Отсюда следует, что психологическая жизнь,
поскольку она рассматривается как положительная ценность, должна, как целое,
подняться над категорией времени путем вечной длительности, простилающейся далеко за пределы физической смерти человека.
Она ни в коем случае не должна быть только функцией времени. Этим мы уже несравненно ближе подошли к самому глубокому мотиву жажды бессмертия.
Сознание того, что со смертью окончательно теряет значение наша ослепительная, яркая индивидуальная жизнь,
которая таким образом превращается в бессмыслицу, - это сознание ведет нас к жажде бессмертия. Ту же мысль, только другими словами, выразил Гете Эккерману (4 февраля 1829 года). Интенсивнее всех ощущает эту потребность бессмертия гений.
Это свойство находится в самой тесной связи с другими качествами его природы, которые мы уже успели раскрыть. Память есть полнейшая победа над временем только в том случае, если она выступает в своей универсальной форме, как у универсального
человека. Откуда следует, что гений один только и является человеком
вневременности, по крайней мере, это является его идеалом. Он, как видно из
его бесконечной, сильной жажды бессмертия, человек с интенсивнейшим стремлением к вневременному, с властным тяготением к ценности. Но вот глазу представляется еще более удивительное совпадение. Вневременность гения обнаруживается не в одном только отношении к отдельным
моментам его жизни. Она проявляется также в отношении к тому периоду времени, который считают его созданием и который называют "его временем". К последнему он de facto не имеет никакого отношения. Не время рождает гения,
он не продукт времени. Очень мало чести делают гению, оправдывая его существование только временем, Карлейль вполне справедливо указал на то, как многие эпохи ждали гения, как сильно они в нем нуждались, а он все же не
являлся. Появление гения должно остаться мистерией, от разрешения которой человек благоговейно должен отказаться. Так же, как причины появления гения не могут быть разрешены одним только временем и результаты его жизни не
могут быть приурочены к определенному времени (это совпадение составляет вторую загадку). Произведения творчества гения живут вечно. Влияние времени
на них ничуть не отражается, они делают гения бессмертным. Таким образом, можно говорить о вневременности гения в трояком отношении свойственная ему
универсальная апперцепция в связи с тем фактом, что он всем своим переживаниям придает значение ценности, лишает эти переживания характера чего-то временного, преходящего его появление в определенную эпоху не может быть объявлено характером этой эпохи, наконец, произведения его чувства не
связаны ни в каком отношении со временем, ни с тем временем, которое совпадает с его существованием, ни с тем, которое предшествовало или следует за этим временем. Здесь мне представляется счастливый случай ответить на один вопрос,
который к моему великому изумлению до сих пор едва ли кем-нибудь был задет. Вопрос этот заключается в том, существуют ли и среди животных (или растений) такие существа, которые по праву могли бы быть названы гениальными. В дальнейшем изложении мы постараемся обосновать целый ряд положений, которые
решительно высказываются против подобного предположения. К тому же выдвинутые нами раньше критерии одаренности едва ли привели бы нас к открытию таких гениальных индивидуумов среди животных.
Мы не отрицаем возможности существования талантов в мире животных, как возможны они среди
людей, которые еще не сделались гениальными. Но мы имеем все основания полагать, что у них отсутствует та "искра Божия", о которой так много говорили до Мороде-Тура, Ломброзо и Макса Нордау.
Подобное отрицание за ними "искры Божией" не есть выражение ревности или робкого опасения за привилегии
человека, нет, его можно обосновать очень вескими соображениями. Чего только нельзя объяснить тем фактом, что гений впервые появился среди людей! Решительно все: весь "объективный дух", или другими словами,
то, что один только человек среди других живых существ обладает историей. Разве всю человеческую историю (конечно, духовную, но не например, историю войн) нельзя объяснить с помощью одного только факта появления гения, с помощью тех толчков, которыми он двигал вперед прогресс
человечества, с помощью тех подражаний, которые вызывал он в обезьяноподобних существах? Разве не к этой причине нужно свести возникновение архитектуры, земледелия и, прежде всего, языка? Каждое слово было первоначально создано одним человеком, стоявшим выше окружающей его
среды, факт, который можно наблюдать повсюду еще и в настоящее время (здесь, конечно, следует оставить в стороне названия технических изобретений).
Да и как оно могло возникнуть иначе? Первоначально слова были "звукоподражательными". В них помимо воли творящего проникало нечто похожее
на то душевное состояние, в котором находился человек, произносивший их.
