Революция в условиях инновационной экономики
Из различения тонкой и грубой материй совершенно не следует, что одна из них является добром, а другая злом. В области тонких материй возможны манипуляции и обман, имеющие более далекие последствия, чем любые действия в грубой области.
Более того, как пишет Конрад Беккер, разум в Информационном Обществе виртуально выполняет роль, принадлежавшую раньше прямому насилию.
Политтехнологи часто задаются вопросами об этических аспектах их работы. При общении с политтехнологами не раз приходилось слышать вздохи по этому поводу. Виктор Пелевин отразил нравственные муки политтехнологов в словах героя Чисел рекламщика Малюты: я из политики давно ушел. И не переживаю -денег меньше, зато черти не снятся.
Им всем было наверняка отрадно слушать утверждения Островского, поскольку они означали индульгенцию, выданную за все дезинформационные кампании наперед и разом. Обман?
Манипуляция? - Нет, это простраивание смыслов, покорение тонкой сферы.
В России в последнее время PR испытывает плохие времена. С первых лет президентства Путина, рынок политтехнологий сокращается в связи с тем, что уменьшается число заказчиков.
Уже в 2001 году политтехнологи жаловались на то, что из политики исчезает конфликтная ситуация, острота, и заказчик остается один - Кремль. В конце 2003 года политтехнолог и галерист Марат Гельман, посвятивший большую часть времени в 90-х весьма изобретательному синтезу методов PR и радикального искусства -уходя с поста заместителя гендиректора ОРТ, сказал в интервью: Умение мыслить, прогнозировать теперь не будет иметь особого значения. Аналитиками станут те, кому будет доступна банальная информация: кто, с кем, когда. А это добывается в первую очередь прослушкой . Однако, во-первых, после испытанного опыта и разведка не откажется покорять тонкие сферы, во-вторых, разве бывшие PR -работники не окажутся теперь на службе не частного капитала, а той самой власти?
Тем более что в свое время индустрия пиар в России расцвела на волне общественных движений и получила много питательных импульсов от бывших советских диссидентов и художников (Гельман, как уже сказано, - куратор-галерист, а, например, директор Фонда эффективной политики и непосредственно консультант Кремля Глеб Павловский - некогда социалист-диссидент), так что ей хорошо известны контркультурные и андеграундные потенции.
Одним из главных достижений рекламы последних десятилетий стала политика присвоения протестной фразеологии и символов. Поистине виртуозные трюки - употребление слова революция для обозначения незначительных технических усовершенствований, и использование лица Че Гевары в рекламе мобильных телефонов, или красного цвета и госсимволики СССР - в рекламе радио. Таким же образом реклама постоянно заимствует приемы и свойства низовых общественных кампаний и тактических медиа - например, грязный стиль и съёмка с плеча, характерные для волны активистской diy ( Do It Yourself )-культуры, стали фирменным знаком MTV и разных рекламных кампаний. То же используется в медиатизованной политике.
Марат Гельман был и остается тем, кто преуспевает на этом поприще. Начиная с парламентских выборов на Украине в 2002 году, когда он делал предвыборную кампанию социал-демократической партии, до создания блока Родина под российские выборы 2003 года - спецификой его проектов была именно манипуляция с левой риторикой, предназначенная смягчить её революционный потенциал, использовать как можно больше леворадикальных символов, выхолащивая их содержание, и направить обсуждение вопросов в русло официальной парламентской политики. В книге об истории блока Родина, впервые принявшего участие в выборах и сразу получившего 13% голосов, Ольга Сагарёва, бывший пресс-секретарь Дмитрия Рогозина, описывает, что даже сотрудникам штаба было не совсем ясно происхождение партии, пока Рогозин не заявил: Я недавно разговаривал с Президентом, и Президент еще раз подтвердил мне, что считает этот проект своим личным проектом . Но 13% голосов было отдано умеренно-левой, социал-демократической риторике в сочетании с популярным национализмом, также традиционно характерным для коммунистической оппозиции!
В этой ретроспективе ясно, что блок Родина с очередной раз использовал тактику раскола коммунистической оппозиции. История повторяла типологически сходные ситуации, разыгрывавшиеся перед выборами 1999 года с отколом от КПРФ группировки Сергея Бабурина, потом - групп Семигина, Селезнева и т.п.
Важное место среди политических технологий занимает культура. В книгах Культурная холодная война" и Как Америка украла авангард'' Фрэнсис Стонор Сандерс и Серж Гильбо открывают закулисную работу машины культурной пропаганды и сообщают оттенок экстравагантности, с которым она выполняла свою миссию. Любопытно, что в интересах противодействия коммунистической угрозе предпринимались попытки поддержать отдельные прогрессивные и либеральные позиции. Если верить современным аналитическим расследованиям историков, кажется, что среди крупных прогрессивных культурных журналов на Западе едва ли был хоть один, не основанный или не поддерживавшийся спецслужбами, или свободный от агентов спецслужб, - пишет Конрад Беккер во Введении к Словарю тактической реальности.
Только что изданная книга британского исследователя Ричарда Барбрука Воображаемое будущее ( Imaginary futures ) рассказывает о том, как американские культуртехнологи времен Холодной войны конструировали образ капиталистического будущего, потому что у американцев было неплохое настоящее, но будущее у русских было лучше, вот в чем дело!. Согласно Барбруку, основные кадры для кузницы культуртехнологий поставляли бывшие и разочаровавшиеся марксисты-антисталинисты, в частности, троцкисты.
Они были убеждены, что их задача - создать некую футурологическую альтернативу марксизму, не прибегая к его терминологии (которая и в политических, и академических исследованиях США того времени была строго табуирована), также их убеждения и труды щедро спонсировались ЦРУ. В течение 1940-1950-х гг. эта школа получила название Левые Холодной войны ( Cold War Left ), в 1960-м ее представители заняли места в правительственных кабинетах вместе с приходом к власти президента от демократической партии Джона Кеннеди.
Они оказались среди самых яростных поборников вьетнамской войны. Поразительно, - говорит Барбрук вдля российского журнала Компьютерра, - начать с левых идей, с антисталинизма, а закончить истреблением людей в третьем мире и при этом серьезно (прямо как наши новые лейбористы) бороться за социальные гарантии для трудящихся!" Для этих идеологов очень кстати пришелся знаменитый канадский идеолог информационного общества и интеллектуальный провокатор Маршалл Маклюэн. Фактически, действуя по прямому заказу ЦРУ, Дэниел Белл переписал маклюэновский бестселлер Понимая медиа без ссылок на первоисточник, но по-иному расставляя акценты: утопия мировой деревни, с ее свободным обменом информацией и освобождающей ролью медиа, стала непосредственным будущим американской модели капитализма; было указано, что именно эта модель, а не какая-либо другая, ведет к преодолению общественного отчуждения и конфликтов между собственниками средств производства и наёмными рабочими, так как в пост-индустриальном обществе основные трудовые ресурсы перемещаются из сферы производства в сферу обслуживания.
Из капиталистического отчуждения прошлого (которое все же трудно было отрицать) человечество, действительно, должно было перейти в более гуманную эру пост-индустриализма, но совершенно безболезненно, без всяких революций, только лишь с помощью технологического преобразования через введение компьютеров. В общем идейном представлении левых холодной войны", именно этот процесс и оценивался как модернизация, а коммунизм - как болезненные издержки процесса модернизации, которым подвержены малоразвитые страны третьего мира.
Они сделали ремикс того, что когда-то изучали в большевистских кружках, добавили хайтека, американизировали в духе Джетсонов, -вот и все , - говорит Барбрук. Левые холодной войны были изгнаны из высокопоставленных кабинетов с поражением демократов и неожиданной развязкой войны во Вьетнаме.
Но показательно, что впоследствии одним из центральных идеологов американской империалистической политики стали молодой тогда участник футурологической Комиссии Белла Збигнев Бжезинский.
Оказывается, для многих интеллектуалов западного мира информация и информационное общество вовсе не представляют собой то, что имеем ввиду под этими словами мы - то есть, главную ценность общения, заключающуюся в точной передаче данных, и общество, построенное на таком общении, - а означают только лишь сомнительную и ненадежную теорию, одну из многих теорий, к тому же придуманную не без участия ученых-наймитов империалистических разведок!
Итак, существуют способы и методики управления восприятием. Есть массовые, безотказно действующие в массовом масштабе, а есть индивидуализированные, предназначенные для конкретных социальных групп. В случаях, когда методики непрямого воздействия не оказывают нужного эффекта, применяются меры прямого воздействия.
В условиях понижающейся социальной критичности создается возможность комбинировать методы зомбирования и убеждения с методами контроля: вводятся в употребление уличные камеры наблюдения, полицейские базы данных, право на прослушивание телефонных разговоров и отслеживание электронной почты без ордера. Поступают сведения о разработках совершенно загадочного свойства, таких, как haarp (база исследований и воздействия на ионосферу, расположенная на Аляске) или нано-роботы.
Впрочем, было бы странно, если бы не существовало разработок такого рода, хотя бы потому, что к услугам правительств и разведок работает огромное число высокотехнологичных лабораторий и специалистов, которые, конечно, неминуемо предусматривают военно-разведывательные применения в любой области, которыми они занимаются, если вообще не посвящают все свое время только таким применениям. Ввиду происходящей приватизации научных исследований рискованные опыты переносятся в приватный сектор, в которых они оказываются уже не подотчетны никому ни в какой форме. Надо думать, так же продуктивно, в целях, выгодных мировым элитам, разрабатываются различные технологии улучшения для жизни немногих.
Можно только представить себе, каким смелым фантазиям, каким запрещенным удовольствиям в свободное от работы время предаются потомственные аристократы, олигархи, политконсультанты, диктаторы банановых республик, члены Римского клуба, - полагая, что эти развлечения будут открыты им вечно, какие бы там катастрофы ни поражали планету и остальное населяющее ее быдло. В свете всего этого выглядит гораздо более удивительным то, что мы все еще не управляемся через Wi - Fi посредством дистанционных пультов, не получаем регулярные амнезийные удары через ионосферу, а имеем возможность задумываться о происходящем, тренировать свое сознание в целях противодействия, и даже создавать ограниченный во времени коммунизм в отдельно взятых автономных зонах. Именно поэтому нам так важно создавать свои медиа, распространять свою информацию, а также посредством их использования находить собственные подходы к новейшим исследованиям и к высокоспециализированной науке.
Также, именно поэтому нам требуется все смелее думать о тактических медиа второго поколения - стратегических информационных сетях и структурах, способных оказывать сопротивление на более тонком уровне поля информации, об институтах и тактиках общественного мониторинга дезинформации, органах общественного надзора за PR , о био- и наномедиа, и, конечно, о воспитании разумного и уверенного человека, способного противостоять тонким манипуляциям.
Революция в условиях инновационнойэкономики
Информационное общество - это общество, в котором главной ценностью является информация. Для биржевых брокеров, банкиров, инвесторов ключевыми факторами в работе являются осведомленность и скорость принятия решений.
Понимают они это или нет, но и здесь точные данные, достоверные сведения, - составляют главную валюту системы, которая позволяет ей функционировать. Коль скоро биржи - это финансовые рынки, посредством которых в течение считанных секунд миллиардные суммы долларов перекочевывают из одного в другой край планеты, то что еще может мотивировать дельцов сильнее, чем поиск новой, относящейся к делу информации?
Темпы роста и развития информационной экономики таковы, что они требуют использования всех мощностей средств информации и коммуникации, поскольку именно благодаря им современный капитализм приобрел свою современную нематериальную форму. Один из признанных лидеров антиглобалистского движения Сьюзан Джордж также говорит по этому поводу: Капитализм похож на велосипед, который должен постоянно ехать вперед или упасть, а фирмы конкурируют, чтобы выяснить, кому удастся быстрее надавить на педаль перед тем, как врезаться в стену . Что же это такое за информационная экономика, которая так настойчиво диктует государствам, что им делать?
Информационное общество характеризуется тем, что решающую роль в его образовании сыграли, и играют, новые технологии. А для развития технологий требуется специфическая, скажем так, установка, общая для изобретателей, предпринимателей и потребителей: это установка на инновации.
Компания проиграет рыночную гонку, если не будет вовремя вводить инновации в производственной процесс, оптимизировать коммуникацию и менеджмент, перехватывать изобретения у конкурентов, если мобильные телефоны новых марок не будут включать в себя SMS -технологии, новые наборы мелодий, опции Wi - Fi и GPS , сервисы vas , чтение с голоса и тому подобное. В первую очередь, это и является причиной того, почему, несмотря на свои очевидные тоталитарные и запретительные тенденции, современные государства не запрещают и не ограничивают интернет. Наоборот, динамика инноваций становится основным образующим фактором новой экономики. Входит в употребление термин инновационная экономика".
Это есть тот велосипед, о котором говорит Сьюзан Джордж.
В свою очередь, инновационная экономика развилась благодаря специальному виду инвестиций, сопутствовавших новейшему технологическому прогрессу. Будучи инвестициями в ненадёжный, рискованный сектор промышленности, они получили название высокорисковых, или венчурных (от venture - риск) инвестиций. В отличие от обычных инвестиций, традиционных для индустриального производства и приносящих прибыль в размере 2-3% процентов в год, венчурные способны приносить невероятно высокие прибыли от 20-30% до 200%.
Естественно, возрастает и возможность потерь. Именно такие инвестиции положили начало коммерческому буму высоких технологий, сопровождали его развитие, приводили к массовым банкротствам и новому возрождению.
Венчурные инвестиции лежат теперь в основе развития каждого нового поколения высокотехнологичного производства, включая био- и нанотехнологии.
Герман Хаузер, австрийско-британский предприниматель, один из пионеров-менеджеров венчурного инвестирования,пять условий успешного развития венчурного капитала. Это: наличие в стране высококвалифицированного образования для менеджеров и изобретателей; предпринимательский дух; наличие венчурного капитала; наличие правительства, создающего благоприятные условия как для образования, так и для венчурного инвестирования; готовность крупных компаний сотрудничать с малыми, развивать сектор, например, в рамках т. н. корпоративного венчуринга.
Ключевая роль в этих процессах отводится, как видно, правительству, тому, какие условия оно создает в стране для инновационного бизнеса - посредством налогообложения, развития образования и т. д. Инновации развиваются наилучшим образом в условиях, когда образовательные учреждения, офисы компаний-производителей, исследовательские лаборатории - все вместе сосредоточено на небольшом участке пространства. Такие высокотехнологичные зоны" называются кластерами, а в России с 2004 года они получили также название технопарки.
Именно эта ситуация создает условия, в которых благополучие страны, будь она капиталистической или социалистической, страной первого мира или третьего мира, зависит от развитости в ней инновационной экономики. В мире уже общепринятым является термин цифровое неравенство (digital divide; другой вариант перевода - цифровой барьер), обозначающий неравенство между людьми, группами, нациями, по признаку подключённости к интернету. Например, в Финляндии доступ к интернету имеет более 50% населения, а в Индии - 0,05%.
Согласно общепринятым воззрениям на информационное общество, его специфика такова, что свободный обмен информацией способствует преодолению нищеты и неравенства, но те, кто отключен от такого обмена, практически теряют свои шансы. В одних странах пять условий Германа Хаузера работают и соблюдаются - так, например, засчет льготного налогообложения Великобритания начинает в последнее время оспаривать пальму первенства, принадлежавшую ранее калифорнийскому кластеру Силиконовой долине. В других странах существуют образовательные центры и исследовательские ресурсы, но нет экономического благоприятствования инновационной экономике со стороны правительства - это пример России. Где-то интернет существует, отдельные представители населения имеют возможность пользоваться интернет-кафе или даже протянуть оптоволоконный кабель к дому, но работа посредством интернета совершенно не рассматривается на уровне экономических планов правительства и никак не видоизменяет способ бытования национальной экономики, целиком ориентированной, скажем, на экспорт сырья - как, например, Зимбабве.
А где-то доступ в интернет вообще запрещен под страхом уголовного преследования -как в Бирме.
Возникновение информационной парадигмы положило начало разговорам о новой экономике. Основным пафосом новой экономики было то, что с наступлением новых условий труда исчезает необходимость в тяжелой физической работе, основные производственные процессы, присущие индустриальному обществу, теперь могут быть автоматизированы, а основная ценность - и ключевая технология - с этого момента заключается в производстве знания. Естественно, для некоторых идеалистов это послужило поводом надеяться, что новая экономика создаст условия для преодоления отчуждения и эгалитаризма, свободы информации и знания для всех - поскольку казалось, что теперь основные производственные процессы могут быть автоматизированы, а людские ресурсы освобождены от отупляющей работы на предприятиях индустриального типа. Та самая наивная, а кое-где (как было описано в предыдущей главе) хитроумно инспирированная иллюзия века нтр, что новая технология может изменить общество сама, без изменения его устройства! но, как пишут артисты-активисты из Critical Art Ensemble , классовая структура общества воспроизводится любой технологией.
Одно из первых упоминаний термина новая экономика мы обнаруживаем в выступлении Рональда Рейгана в Московском Государственном университете в 1988 году: в наступающем мире изменятся условия производства, и новому поколению не придется тяжело трудиться, подчиняясь экономической необходимости, поскольку экономика переходит к производству не товара, а знания. Глашатаем новой экономики стал американский журнал , защищавший, вкратце, ту идею, что с изменением условий труда в мире рынок стал, наконец, нашим естественным окружением, информационные технологии поставили все идеалы свободного рынка на свои места, и таким образом обладатели знания теперь будут богатыми, как обладатели информационных ноу-хау. Стоит ли говорить, что эта идеология, как классический пример корпоративного самообмана, встретила решительный отпор со стороны более критически мыслящих европейских аналитиков, в частности, со стороны круга цифрового Амстердама.
Носители калифорнийской идеологии получили ироническое прозвище the Wired generation. Это была очередная рыночная утопия, наивно полагавшая, будто одно только развитие технологий способно внести изменения в жизнь человечества, без капитального переустройства общественных отношений.
Со стороны европейских теоретиков новая экономика была отрефлексирована в трудах итальянского философа Тони Негри, обозначившего ее как пост-фордистскую экономику (поскольку фордизм обозначает высшее выражение индустриальной экономики) и экономику нематериального производства.
Она набирала темпы. Персональные компьютеры поступают в серийное производство уже с 1975 года. По мере разработки пользовательских приложений и появления сетей их притягательность распространяется за пределы университетов, научных центров и коммерческих учреждений.
К концу 1980-х созданы электронная почта, онлайн-конференции, а в 1990-м британский программист Тимоти Бернарс-Ли создает приложение World Wide Web - программное обеспечение, позволяющее считывание информации и интерактивный обмен данными между подключенными друг к другу компьютерами. Середину 1990-х можно считать эпохой телекоммуникационной лихорадки, охватившей мир.
Опережающими темпами создаются и проектируются новые компьютеры, по миру распространяются мобильные телефоны, огромное значение приобретает применение компьютеров в промышленности и управлении, внедрение в производство, а вскоре - и перевод различных управленческих и производственных процессов на электронные рельсы. Стоит ли долго объяснять, как важно было появление мобильников для бизнесменов, ранее вынужденных дежурить в ожидании важного звонка в офисах, появление электронных конференций для децентрализованных предприятий,
электронной оплаты - для банков и интернет-торговли, а электронной почты - например, для издательского дела? Венчурные инвестиции приносят миллионные прибыли; м ножество молодых предпринимателей осваивают образ жизни, который характеризуется тремя С: шампанское, икра и Кадиллак ( champagne , caviar and Cadillac ) - нечто радикально противоположное классическому для западной культуры типу капиталиста как носителя протестантской этики. Все это получает название, в русском варианте, бума
доткомов, а в словаре саркастической слогономики амстердамских медиа-активистов - dotcommania (от доменных имен большинства электронных коммерческих компаний - .com ).
Следствием развития высоких технологий стало образование финансовых рынков - электронных бирж, которые характеризуются чрезвычайно быстрым реагированием на конъюнктуру рынка, поскольку их деятельность обеспечена не золотом или твердой валютой, а строится исключительно на интуициях брокеров по поводу того, какие акции в данный момент более или менее выгодны для вложения, - то есть, на человеческих страхах, иллюзиях и
надеждах. Невероятная чувствительность финансовых рынков породила увеличение рисков современной экономики, представление о том, что бабочка, машущая крыльями над Китаем, может вызвать бурю в Нью-Йорке - что и было доказано, в частности, на примере азиатского финансового кризиса лета 1998 года.
Но собственно новая экономика в тот момент все еще казалась осуществившейся утопией, электронным Эльдорадо.
В марте 2000 года в амстердамском медиа-центре проходит конференция Tulipomania. A critique of the new
economy. Выступающие говорят о завышенных рыночных ожиданиях игроков онлайнового рынка, о том, что реальная отдача от инвестиций едва ли в действительности может соответствовать надеждам большинства игроков, что иллюзии подогреваются рыночной эйфорией.
