Второй пункт впоследствии не подтвердился жизнью.
Вот, например, как определяли суть СМЭ американские советологи П.Грегори и Р.Стюарт. По их мнению, эта модель включает такие компоненты, как планирование под партийный диктат; структурные изменения в пользу промышленности (за счет сельского хозяйства), особенно тяжелой промышленности; урбанизация и гигантомания; государственный контроль за финансами и новая роль госбанка; перераспределение капвложений в пользу промышленности и транспорта; монополия внешней торговли229. Как видим, ни слова о преимуществах и успехах нового строя, только суть объекта исследования. А в заключение вывод об огромной цене, заплаченной страной за переход к нерыночной и неэффективной модели.
Другой американский советолог, Р.Эриксон, специально исследовал силу и слабости советской экономической системы. К ее сильным сторонам он отнес ясность и четкость целей, концентрацию ресурсов на заданном направлении, четкую управленческую иерархию. Все это давало запланированный эффект на определенном отрезке времени и в рамках заданных простых и ясных для понимания целей. Например, создание тяжелой промышленности, коллективизация, стройки коммунизма, «догнать и перегнать» США. Однако при этом обнаружились такие слабости, как неэффективность производства, отсутствие внутренних стимулов и инициатив, отторжение научно-технического прогресса. Постепенно центр терял контроль за разбухавшей экономикой, и она, в конце концов, развалилась в результате исчерпания своего ресурса, внутренней несрабатываемости230.
Анализируя опыт экономического развития СССР, крупный английский советолог А.Ноув пишет, что марксов социализм на деле оказался не научным, а утопическим. Он ошибочно выдвигал идеи создания общества без товарного производства и денег, работающего на основе бюрократической иерархии плановой системы. Опыт СССР показал ее нежизнеспособность, цены выполняли лишь расчетные функции, а сама экономика стала затратной. Попытки перевести ее в русло «рыночного социализма» или соединить государственную собственность с маркетизацией оказались тщетными. «Рыночный социализм на деле оказался химерой, он не может работать в принципе»231. Сторонников «рыночного социализма» на Западе стали называть «наивными реформаторами».
Такого же мнения придерживается и Я.Корнаи, который в результате своих исследований пришел к выводу о том, что «социалистическая система сама воспроизводит неразрешимые внутренние противоречия и конфликты и ведет себя иррационально»232. Главный институт Системы, считает Корнаи, партия и ее аппарат с бюрократическим контролем всего общества, который неэффективен уже по определению233. Но эта неэффективность частично компенсировалась мессианской идеологией и пропагандой. Марксистская идеология укрепляла социализм подобно тому, как капитализм укрепляла протестантская религия. В системе централизованного планирования автор четко прослеживает следующие приоритеты: инвестиционных товаров над неинвестиционными, отечественных изделий над импортными, производственной сферы над непроизводственной, I подразделения над II подразделением, промышленности над сельским хозяйством, тяжелой промышленности над лёгкой, военного производства над невоенным, нового строительства над ремонтом, всего крупного над малым, важных продуктов над неважными, экстенсивного результата над интенсивным и т.д. Автор забыл ещё сослаться на известную «теорию» ведущих звеньев, воплощавшуюся в каждом советском плане и ставшую обоснованием для сознательного формирования диспропорций и дисбалансов в экономике, а также искусственного стимулирования темпов роста на экстенсивной основе и любой ценой. В результате в советской экономике образовалась такая уродливая структура, которая немыслима в условиях рыночной экономики.
Западные советологи давно поняли, что централизованное планирование в принципе не соответствует потребностям современного экономического роста (термин С.Кузнеца) и повышения эффективности производства. Известный американский советолог А.Гершенкрон, например, писал, что темпы и пропорции воспроизводства в социалистических странах устанавливались «не на экономической, а на плановой основе», тогда как только рыночный механизм спроса и предложения «образует эффективную систему контроля и корректировки»234. Без такого механизма установление реальной сбалансированности и пропорциональности в экономике попросту невозможно.
Лауреат Нобелевской премии американский экономист российского происхождения С.Кузнец рассматривал социалистическое накопление с его высокими темпами как феномен «насильственного роста на основе искусственно создаваемых диспропорций»235. В частности, постоянным фактором социалистического воспроизводства он считал «недопотребление населения» и предупреждал: «Политика высоких темпов роста чревата опасными последствиями, взрывом антагонистических противоречий в социалистическом обществе»236.
Многие западные экономисты справедливо подчёркивали, что распределение производственных ресурсов в социалистической экономике подчинено принципу «все для будущего». «Поскольку целью является максимальный рост, писал известный американский советолог А.Бергсон, плановики предпочитают настоящее будущему, потребление накоплению»237. При этом процесс накопления в стране базируется на субъективистском произволе, а «использование ресурсов в СССР вообще не соответствует абстрактным теоретическим принципам»238. К тому же само накопление искусственно ориентируется на увеличение производства средств производства, или на всемерное поддержание высоких темпов экономического роста. А.Бергсон одним из первых на Западе вскрыл наличие реального, хотя и скрытого, инфляционного процесса в СССР, в частности, на примере продукции машиностроения. В это время советские экономисты не могли себе позволить не только говорить, но и думать на эту тему.
Такова была реальность советской экономики, отдельные стороны которой критиковались советскими экономистами (если вообще критиковались) лишь фрагментарно, по частям, без обобщений и выводов о несостоятельности всей Системы. Я уже не говорю о ненаучности и полной утопичности главной цели достижения коммунизма распределения по потребностям. Этот нонсенс не опровергал ни один советский экономист. Большинство из нас хотело усовершенствовать реальный социализм, не понимая, что он не реформируем по сути. Ещё раз повторю: увы, среди нас не было своих Сахаровых.
Второе важное направление исследований западной советологии это собственные оценки основных макроэкономических показателей и тенденций экономического развития СССР.
Уже до войны на Западе стало ясно, что бульшая часть советской экономической статистики (за исключением, например, темпов роста сельского хозяйства и транспортных перевозок) сознательно фальсифицируется. По существу, западная советология сформировала альтернативную статистическую базу по советской экономике.
К сожалению, приходится признать, что все прежние работы советских экономистов базировались на искаженной официальной статистике и, следовательно, несут на себе печать фальсификации. Правда, даже на базе официальной статистики можно было делать достаточно убийственные для СМЭ выводы, но этого никто из советских экономистов до периода перестройки так и не сделал. Советологам в каком-то смысле было намного проще: они свободно оперировали неофициальными данными. Но чтобы их получить, пришлось потратить целые десятилетия упорного и весьма кропотливого труда.
Уже в 30-е годы точность и достоверность темпов экономического роста СССР по данным официальной статистики на Западе стала подвергаться сомнению. Похоже, что первым об этом заявил ещё в начале 30-х годов С.Прокопович, известный российский экономист, бывший министром промышленности во Временном правительстве в 1917 г. и находившийся в эмиграции в Праге. Он писал, что официальные данные о темпах роста национального дохода СССР за 20-е годы не учитывают снижения качества советских товаров по сравнению с качеством аналогичных товаров, произведённых в 1913 г., и, следовательно, являются завышенными.239
Впоследствии, когда наиболее важная часть советской экономической статистики оказалась засекреченной, недоверие Запада к её качеству и надежности возросло. Это и вызвало со временем лавину альтернативных оценок, формирование ряда советологических школ на Западе.
В 1939 и 1940 гг. известный английский экономист К.Кларк опубликовал две книги, в которых привёл свои альтернативные оценки темпов роста национального дохода СССР. Они оказались в несколько раз ниже официальных (в 7,2 раза за 1928-1934 гг. и в 4,5 раза за 1934-1937 гг.).240 Впоследствии оказалось, что эти оценки были явно заниженными.
В 40-50-е годы на Западе стало формироваться следующее мнение о советской экономической статистике: 1) из советской экономической статистики заслуживают доверия лишь некоторые данные (например, выпуск продукции в натуральном выражении, грузооборот транспорта, индекс сельскохозяйственного производства); 2) советская официальная статистика строилась по принципу двойного стандарта достоверные, но секретные данные предоставляются руководству страны, а недостоверные, приукрашивающие ситуацию в стране, предназначены для публики, публикации и пропаганды. Второй пункт впоследствии не подтвердился жизнью.
