Многим это заменяло хождение в церковь.
Сопротивление чаще всего носило не прямой, а косвенный характер. Работали театры и филармонии, ставились порой великолепные классические и современные спектакли и концерты. Чтобы хоть как-то уйти от суровой действительности на работе и в учёбе многие люди, особенно интеллигенция, регулярно ходили на них, получая истинное духовное удовлетворение. Многим это заменяло хождение в церковь.
Широкое распространение, начиная с 60-х годов, получил коллективный туризм. В туристских песнях обычно под гитару, в походах и массовых туристских тусовках молодежь ощущала чувства и атмосферу свободы и человечности, что напрямую не направлялось против социализма или существовавшего режима в стране, но всё же было противно им. Это подрывало режим и власть изнутри.
В публицистических и литературных выступлениях советских писателей появлялись произведения, так или иначе противостоящие духовным и идеологическим партийным постулатам. Сначала это Ахматова и Зощенко, затем Евтушенко, Вознесенский, Рождественский, Окуджава, Черниченко, Шатров и др. Их публикации советская интеллигенция ожидала с нетерпением и встречала с искренним восторгом.
Но более прямая критика советского тоталитаризма содержалась в ряде произведений советской симфонической музыки. Так, великий Д.Шостакович в своей знаменитой 7-й симфонии нарисовал образ не только фашистского нашествия, но и советского тоталитаризма. В своей 9-й симфонии он дал музыкальный портрет Сталина. А другой музыкальный гений, С.Прокофьев, в своей симфонии для виолончели с оркестром цитирует в нелепо искажённом виде известную песню о Сталине (“Горный орел”).
Однако не это было главным при реальном социализме. Масштабы расправ и репрессий не поддаются какому-либо определению. Практиковались регулярные чистки среди членов партии, работников управленческих организаций и т.д. По существу всё это было продолжением гражданской войны, развязанной большевиками, их беспощадной войной с собственным народом, который этого не понимал. Но из своего чрева он выдал огромную армию доносителей и палачей, которые тоже считали себя строителями социализма.
Выступая на XIV съезде партии в 1925 г., секретарь Центральной контрольной комиссии говорил: “... Ленин нас когда-то учил, что каждый член партии должен быть агентом ЧК, т.е. смотреть и доносить... Если мы от чего-либо страдаем, то это не от доносительства, а от недоносительства... Можно быть прекрасными друзьями, но раз мы начинаем расходиться в политике, мы вынуждены не только рвать нашу дружбу, но идти дальше идти на доносительство”79.
Всё это несомненные признаки развращения и порчи нации, народа и страны. И мы, сегодняшние дети этого прошлого, заражены неизбежно и невольно многими микробами “реального социализма”.
В отличие от Ленина, Сталин менее всего был похож на революционера и на теоретика социализма. Он был прежде всего аппаратчиком, бюрократом-консерватором, реакционером аракчеевского типа. Он и формировал слой “новых большевиков”, весьма отличных от большевиков ленинской закалки. Аресты, убийства, преследования и ложь стали нормой.
Никогда человеческая жизнь не ценилась так дёшево, никогда и нигде человек не был так обезличен, унижен и пригнут к земле. Люди резко переменились: появилось не только тотальное послушничество, но и забитость, покорность и безысходность. Власть сознательно культивировала в народе комплекс рабов, послушных винтиков. Но это лишь с одной стороны. С другой стороны, появились молодые активисты, всякого рода “передовики”, по которым всем остальным следовало равняться. Напористые и энергичные, они не руководствовались принципами морали, они кричали на всех собраниях, поддерживая существующий режим и преследуя лишь одну цель сделать себе карьеру, занять руководящий пост, быть во власти.
При этом не формальным, а реальным собственником всей страны и всего народа стал Сталин, реальными собственниками средств производства в стране стали и новая, подчиненная ему, советская номенклатура, особенно высшие партийные и министерские чиновники, а также директора заводов. Они распоряжались всем и вся, делали всё, что хотели, став эксплуататорами своего народа. Они, по существу, и поделили между собой всю советскую экономику.
Свой план захвата единоличной власти Сталин стал осуществлять вскоре после назначения генеральным секретарем ВКП(б) на 11-ом съезде партии (1922 г.). Он сразу понял, что тот, кто будет управлять партийным и советским аппаратом, тот и будет реально править партией и страной. И к этой цели он шёл медленно, но верно, проявив несокрушимую волю и энергию, удивительную изворотливость и хитрость, не пренебрегая ничем80. По существу Сталин, как и Ленин, осуществил свою революцию, отказался от старых кадров, подготовил свои более надежные, сначала отбросил, а затем и ликвидировал оппозицию, построил собственный военный коммунизм.
В стране с широким размахом создавался культ личности единоличного руководителя страны, её хозяина И.В.Сталина. Однако культ личности Сталина породил миллионы культов и культиков личности во всей иерархии власти, особенно номенклатурной. Начальники всех уровней стали рассматриваться как высший слой общества, считалось, что они не только способны грамотно управлять делом, но и заботиться о своих подчиненных, предвидеть перспективы. Народу внушалось, что начальники ведут его правильной дорогой, постоянно думая о нём, как старший брат о младшем. К начальникам и их должностям внушались преданность и беззаветная любовь. Всё это должно было отражать “единство партии и народа” (ибо, чтобы стать начальником, надо было быть членом партии), стабильность внутриполитической обстановки в стране. Но начальство часто менялось и даже объявлялось предателями, вредителями и шпионами, на их место приходили другие, ещё более “правильные”. И народ подобострастно принимал и их. Бюрократический аппарат сохранял свою силу и власть. Угодничество и подобострастие, моральное разложение также сохранялись. И лишь после ХХ съезда КПСС и известного доклада Н.С.Хрущёва о разоблачении культа личности Сталина народ начал кое-что понимать в сути “нового передового строя”.
Большую роль в новом социалистическом строительстве играло централизованное планирование. С самого начала планы носили директивный характер и содержали явно завышенные задания, которые и не могли быть выполнены. Однако тут же была введена система постоянной фальсификации всей отчетности на базе так называемых сопоставимых цен 1926/27 г., включая практику приписок в “социалистическом соревновании”, которая позволяла постоянно “рапортовать” о достигнутых успехах. Объём отчетной продукции вздувался и за счет оценки новой продукции в ценах освоения, включения в итог потерь и других факторов. В целом темпы роста промышленного производства в 30-х годах завышались более чем в 2 раза, национального дохода почти в 2 раза81. Как сказал великий поэт, поистине “тьмы низких истин нам дороже, нас возвышающий обман”. ЦСУ СССР подтасовывало цифры, и все были довольны: верхи тем, как успешно они всем руководят, низы тем, как хорошо и счастливо они живут, особенно на мрачном фоне западной действительности.
Статистические органы страны, как и все иные советские ведомства, ориентировались на интересы правящей клики, предвидели и предвосхищали настроения и мнения своих руководителей и умело старались им угождать. При этом широкомасштабный поток угодничества и корыстолюбия снизу порождал эффект незнания истинного положения дел в стране у её правящей верхушки.
Как свидетельствует академик Н.Петраков, советские руководители жили под информационным колпаком и не знали многих реалий. “Этот информационный колпак, под которым постоянно находились почти все руководители нашей страны, это нежелание узнать правду, реальное положение вещей... характерно вообще для политического строя, созданного большевиками. “Если факты противоречат теории, тем хуже для фактов” это позиция, восходящая ещё к ленинским временам. Точно так же вёл себя и Сталин, затем Хрущёв и Брежнев. Правду скрывали от народа, но парадокс заключается в том, что правду скрывали и от самих себя. Информационные фильтры ставились на пути руководителя с тем, чтобы он получал ту информацию, которая ему приятна. Постепенно это стало нормой поведения как раз тех служб, которые обязаны чётко информировать руководство о происходящих событиях”82.
Критерием оценки при социализме стало не удовлетворение конкретного спроса, не оптимальное использование ресурсов, а выполнение и перевыполнение спускаемых сверху планов, точнее мнение начальства на этот счет. Приоритет наращивания валовой продукции, ее количества, темпов роста вообще, т.е. экстенсивного типа производства, насаждался сверху, всячески поощрялись и поддерживались стахановские, изотовские и иные движения рекордсменов, которым создавались тепличные условия, чтобы потом объявить их примером или образцом для подражания.
Приоритет получала тяжелая промышленность. Более 90% промышленных капвложений направлялось в группу А, доля ее стала быстро расти. При этом строились предприятия не оптимальных, а прежде всего крупных и даже гигантских размеров, многие из них были плохо управляемыми нерыночными монстрами, но зато их было легче держать под контролем из центра83.
