Основные агенты влияния, их ресурсы и стратегии
Например, между самими журналистами есть острые разногласия о легитимности экономического контроля над СМК. Даже групповые и индивидуальные системы ценностей довольно неустойчивы и часто меняют форму в зависимости от выгод, предоставляемых ситуацией. В такой обстановке контроль со стороны любой структуры, будь то государство или спонсирующая фирма, не может рассматриваться как нечто абсолютно стабильное и последовательное.
В игре с большой степенью непредсказуемости значительную роль начинают играть индивидуальные ситуативные решения, и даже те, кто в данный момент обладает существенной властью, вынуждены применять кратковременные стратегии.
Вторая гипотеза, в отличие от первой, возможно, не имеет отношения к временным явлениям трансформационного периода и связана с неформальными правилами. Алена Леденева [27] в своей книге о блате показывает, как неформальные правила в Советском Союзе дополняли формальные, одновременно подрывая и поддерживая их.
В какой-то степени это явление существует во всех обществах, но в России (или, скажем осторожнее, в рамках моего исследования) я зачастую наблюдала и наблюдаю обратную ситуацию: когда формальные правила становятся (по влиянию на принятие решений) вторичными и дополнительными к неформальным. Стабилизируя и упорядочивая последние, формальные правила накладывают на них ограничения и открывают новые возможности для их применения. Неформальные правила часто оказываются предпочтительными не только прагматически, но и этически.
Например, может оказаться этически недопустимым отказать друзьям в упоминании их в эфире или в статье, даже если их событие по профессиональным меркам не дотягивает до того, чтобы стать информационным поводом.
В этом контексте формальные правила видятся участникам игры как внешние обстоятельства - досадные, когда они становятся ресурсом в руках противников, и положительно оцениваемые, когда удается обернуть их в свою пользу. Мои респонденты не раз повторяли, что знание законодательства необходимо им для того, чтобы не давать преимущества в игре другим акторам. Возможное противоречие второй гипотезы первой состоит в том, что неформальные правила предполагают некоторую повторяемость и, таким образом, противоположны ситуативности. Тем не менее, я не рискнула бы назвать их институтами.
Они существуют только в паре с институтами и в какой-то мере в противовес им, они более изменчивы, доступны для ситуативного согласования, трудно вербализуемы и поощряют исключения. Если они приобретают четкость и стабильность институтов, они просто перестают быть неформальными.
В связи с неформальными правилами я упомянула книгу Леденевой не случайно: она - пример работы в рамках Российских исследований, не связанных с СМК, но очень им релевантных. Ниже я буду использовать понятие блата - главную из неформальных практик, которым посвящена ее книга.
Блат определяется Леденевой как неденежный обмен, в котором личные контакты используются для получения доступа к общественным ресурсам [28, c. 113]. Можно его определить и обратным образом: как использование уже имеющегося доступа к общественным ресурсам для решения личных проблем. Важной характеристикой блата является то, что он часто не узнается вовлеченными в него лицами (отчасти потому что нередко является отложенным обменом) и описывается как нормативно необходимое поведение, тогда как при ссылке на действия других он определяется как явление этически недопустимое.
Охватывая широкий круг практик, блат одним своим полюсом почти смыкается со взяткой, а другим - с отношениями дружбы и взаимопомощи. К нему, в частности, относится упомянутое выше предоставление эфира для друзей.
Я полагаю, что из вышесказанного уже достаточно ясно, почему я переношу акцент в изучении контроля с институционального на индивидуальный уровень. Модель контроля, которая отсюда вытекает, неизбежно будет атомизировать общество, однако, я полагаю, это как раз весьма релевантно российской ситуации.
Конечно, индивиды могут быть представителями институтов и действовать в их интересах, но могут поступать и против них, и потому к ним не сводимы. Я не исключаю из анализа институциональный компонент полностью, но я склонна рассматривать его как один из ресурсов в руках активных агентов, которые могут использовать его одобряемым или неодобряемым образом.
Вот почему в центр исследования я ставлю индивидуального журналиста, пойманного в сеть противоречивых влияний и давлений. Различные агенты влияния, которые выделяются по типу имеющегося у них ресурса, пытаются навязать свою волю журналисту; однако успех их нестабилен, они конкурируют друг с другом в меняющейся внешней среде. Эта ситуация используется журналистами в своих целях.
Важно, что последние обладают своими ресурсами: профессиональным (монополия на определенные навыки), институциональным (привилегированный доступ к производству информации) и символическим (апелляция к демократическим ценностям, прежде всего ценности свободы прессы, частично институционализированной). Поэтому журналисты могут применять не только тактики, но и стратегии, хотя это не означает автоматически, что у всех участников игры равные возможности.
Хотя, как уже говорилось, правила в сфере производства российских СМК нестабильны, каждый актор стремится их создать и навязать другим, и, может быть, эти попытки так настойчивы именно потому, что правила нестабильны, и это хороший момент внедрить новые. Всем участникам не хватает формальных правил, которые бы их защищали, но одновременно это означает больше свободы для неформальных трюков, в той или иной степени доступных всем.
Основные агенты влияния, их ресурсы и стратегии
Конкретизируя этот схематичный набросок, я бы хотела охарактеризовать основных агентов влияния, которых я выделяю по их ресурсам и стратегиям, порождаемым этими ресурсами. Так как один и тот же индивид может обладать сразу несколькими ресурсами, категории агентов влияния неизбежно пересекаются.
О ресурсах журналистов, которые стоят в центре моего анализа, уже говорилось. Следует добавить, что сами журналисты распадаются на две большие группы, вступающие друг с другом во властные отношения.
Первая - это руководители СМК, которые имеют непосредственные отношения с такими внешними агентами влияния, как экономические акторы и представители государства. Рядовые производители не имеют прямых выходов на этих акторов и общаются, в основном, с источниками информации; действия других агентов влияния опосредуются для них начальством.
Более подробно тактики рядовых журналистов я буду разбирать в следующем параграфе.
Наиболее влиятельными агентами контроля в большинстве исследований считаются экономические агенты (владельцы, спонсоры и рекламодатели), чей основной ресурс - экономический капитал. Их влияние бросается в глаза в связи со сходом со сцены советской принудительной системы, основанной на институте предварительной цензуры, и описывается в основном негативно.
Особенно нелегитимным считается обычный для России выход этих акторов за рамки экономического контроля (имеющего с целью повысить прибыль от СМК) и использование экономических ресурсов для контроля политического (нацеленного на увеличение своей власти вне сферы СМК). Однако, как любая власть, экономические акторы открывают для СМК и новые возможности - чаще всего просто возможности выжить, - а конкуренция между ними обеспечивает некоторый плюрализм, что с точки зрения нормативной теории демократии должно оцениваться положительно.
Конечно, ситуация далека от бесконфликтной. Все три формы экономического влияния - владение, спонсорство и реклама - не очень желательны, но вполне законны, что оставляет журналистам мало поля для сопротивления.
В результате последние либо полностью легитимируют экономический контроль, либо занимают циничную позицию. Особенно подвержен легитимации контроль со стороны владельцев: работа[ть] на политику компании считается нормой и даже признаком профессионализма, что подтвердили все мои респонденты.
В связи с тем, что сами журналисты часто не воспринимают такой контроль как контроль, выявить практики, через которые он осуществляется, довольно сложно. Я, например, была свидетелем случая, когда начальнику информационной службы муниципальной телекомпании позвонили из пресс-службы мэрии и попросили прислать на такое-то мероприятие корреспондента К. Повесив трубку, начальник пожаловался на капризность мэрии и заявил, что пошлет К., если тот не будет занят на других съемках. Многие респонденты подтверждали широкое использование телефонного права на разных уровнях.
Стремление контролировать личный состав корреспондентов, навязывание событий для освещения характерно для владельцев государственных СМК; практики работы частных владельцев остаются пока почти недоступными для исследования. Некоторые исследования устанавливают принадлежность СМК [29], но не механизмы контроля.
Того, в каком виде этот контроль доходит до рядовых журналистов, я коснусь ниже.
Контроль спонсоров и рекламодателей считается совершенно нелегитимным, однако довольно часто его наличие открыто признается, при этом он оценивается как вынужденная мера. В Москве, где рекламный бизнес (по крайней мере, до кризиса августа 1998 года) был поставлен на широкую ногу, этот контроль был опосредован медиаметрическими фирмами, и объем рекламы напрямую зависел от рейтингов (независимо от того, что сами рейтинги вызывали весьма низкое доверие) [30].
В изучаемом городе рынок формируется стихийно (особенно после кризиса), мало связан с рейтингами и основан на том, что каждая программа выходит до тех пор, пока находит средства к существованию [31]. Это ведет к большому объему скрытой рекламы (джинсы).
Вот пример джинсы, с которым я столкнулась во время исследования. Частной новостной программе, находящейся в нелегком финансовом положении, нужен дешевый сюжет. В это время некое учебное заведение, ищущее раскрутки, проводит презентацию. Представитель телевидения решает, что это может вполне выглядеть как накопанная новость; представитель учебного заведения спрашивает о цене.
Все переговоры ведутся вполне открыто, в них участвуют корреспондент и начальник службы новостей. Они согласны упомянуть в сюжете фирму, которая частично спонсирует презентацию, и предоставляют учебному заведению возможность самостоятельно подготовить лиц, которые положительно о нем отзовутся.
Таким образом, сюжет соответствует интересам и телекомпании, и рекламодателя.
Дороговизна производства программ заставляет телекомпании делать еще один шаг и передавать это производство целиком в руки рекламодателей. Например, в изучаемом городе компьютерная фирма М. ведет на телевидении информационно-развлекательную передачу о компьютерах и заодно о себе.
Не следует думать, что журналисты идут на такое сотрудничество абсолютно всегда. Типичная тактика сопротивления, применяющаяся с переменным успехом, - смена или сочетание разных экономических агентов, от которых зависит СМК [29; 32].
В негоциациях с агентами также - часто успешно - используется аргумент о коммерческой выгоде объективной информации, которая востребована аудиторией.
Второй тип агентов контроля я условно называю государственными агентами, причисляя к ним как представителей выборной власти, так и администрации, а также правоохранительных органов, жилищно-эксплуатационного хозяйства, государственной медицинской и образовательной системы - иными словами, всех, кто имеет доступ к дефицитным общественным ресурсам. Эти ресурсы дают власть, когда используется вне сферы предписанной ему применимости (хорошо знакомое использование служебного положения). Негативной стратегией контроля здесь чаще всего являются выборочные штрафы (или иные санкции): это значит, что при наличии нарушений у многих санкциям подвергаются лишь неугодные СМК.
Для этого используются всевозможные организации: налоговая и пожарная инспекции, санэпиднадзор, таможня и пр. Типична стратегия, когда СМК вынуждают арендовать помещение у государства и затем применяют такие меры как отключение воды, электричества, повышение арендной платы и т.п. [2, c. 353].
Позитивные стратегии полностью описываются понятием блата. В него входит предоставление персональных льгот (например, курортно-оздоровительных услуг), использование указанных выше ведомств, но уже в положительном смысле: отсутствие проверок, быстрое разрешение таможенно-визовых вопросов, помощь при проблемах с правоохранительными органами.
Предоставляются также и профессиональные льготы, как-то привилегированный доступ к источникам информации и средствам связи [33, c. 11].
Блат также описывает большую часть отношений с источниками информации - лицами, чьим основным ресурсом является знание, который составляет рабочий материал для журналистов. Об отношениях с этой категорией агентов контроля я скажу подробнее в следующем параграфе.
Открытое физическое насилие применяется агентами контроля крайне редко. Гибель журналистов происходит в основном в местах боевых действий, либо от несчастных случаев, не связанных с их профессиональной деятельностью. Насилие или его угрозу чаще всего применяют представители криминалитета или правоохранительных органов. Мои респонденты жаловались, что братки часто не разрешают им снимать, угрожая отнять или испортить технику.
Но то же самое делают и стражи порядка, с той разницей, что при этом они имеют возможность также задерживать журналистов и отправлять их в участок [2, c. 355].
Наконец, следует сказать еще об одном агенте влияния - аудитории. Слово агент я употребила в кавычках не случайно: я полагаю, что аудиторию следует исключить из списка агентов, и вот почему.
Ни зрители, ни читатели не имеют прямого влияния на СМК; чаще всего, они не имеют даже прямого контакта с журналистами. То, что апелляция к интересам аудитории активно используется всеми участниками игры для легитимации собственной деятельности, не значит, что аудитория участвует в игре - в игре участвует ее образ.
По выражению одного респондента, аудитория это миф, который придумывает себе журналист, а миф - это то, что можно определять и переопределять с долей свободы гораздо большей, чем при общении с реальными агентами.
Рядовые журналисты и их агенты контроля
В этом, заключительном разделе я хочу более подробно остановиться на том, что было основным предметом исследования - практиках рядовых журналистов. Общая схема, нарисованная мною выше, позволяет определить место, которое они занимают в сложных взаимоотношениях контроля над СМК.
Как уже было сказано, репортеры не имеют выхода на высокопоставленных экономических и государственных агентов, но именно репортеры являются реальными производителями сюжетов. Это значит, каков бы ни был контроль начальства, они сохраняют определенную долю автономии.
Именно потому, что их труд связан с производством символических продуктов, его невозможно контролировать во всех деталях. В приведенном в начале статьи отрывке журналистам удалось убедить начальство, что событие есть там, где, по их мнению, его нет. Даже когда тематика и акценты сюжета им навязываются, все-таки они выбирают интервьюируемых, планы и композицию.
Если ко всему этому добавить утверждение Джона Фиска о полисемическом характере любого телевизионного дискурса [34, p. 84-94], станет ясно, что тотальный контроль над содержанием невозможен даже при желании репортеров быть контролируемыми.
Конечно, здесь во многих случаях просто вступает другой механизм контроля: подбор кадров, которые выбираются так, что дальнейшие отношения с ними строятся на доверии. Редактор одной из новостных программ сказал в интервью, что, хотя он обязан прочитывать все материалы перед эфиром, он подписывает их не глядя, потому что уверен в сознательности своих людей.
При этом он заметил: Все ведущие взрослые, все вменяемые (...) в них сидит внутренний цензор; все понимают, что что-то говорить можно, что-то нельзя: неприличными словами в эфире не выражаться.
Это замечание о неприличных словах очень типично и очень важно. Такое или подобное высказывание - первое, что приходит в голову журналистам, когда им задается вопрос о том, что им не разрешают делать в эфире.
Это является отражением того, что журналисты ощущают себя погруженными прежде всего в профессиональный контроль: навязывание темы, идеи, хронометража, стиля и т. д., - все это воспринимается как технически-жанровые ограничения, имеющие безличный характер и порожденные профессиональными стандартами и нормами. Именно на такой интерпретации журналисты часто настаивают в интервью, и именно такое впечатление легко получить, скажем, при поверхностном прочтении приведенного отрывка с костями.
Однако на самом деле мотивы указаний начальства репортерам часто не известны. Они строят догадки о процессах, происходящих в верхах, на основании переговоров с редакторами и комментариев ведущих в эфире. Таким образом, политический и экономический контроль оказываются зашитыми в указания, связанные с форматом сюжетов, и теряются в них.
Скажем, в эпизоде с ископаемым животным компания (гипотетически) могла быть заинтересована в дискредитации властей региона, акцентируя события, связанные с преступностью, но до сведения рядовых исполнителей этот мотив мог не доводиться.
Тем не менее, хотя в конкретных случаях журналисты часто отказываются видеть что-либо помимо цензуры формата, в целом, как уже отмечалось, они осведомлены о политическом контроле и полагают его неизбежным. Из своего исследования, литературы и бесед с западными исследователями я бы рискнула сделать вывод, что российские журналисты более своих западных коллег отдают себе отчет в сконструированном характере своей продукции.
Они крайне редко используют понятие объективности и, как уж было сказано, часто легитимируют не только экономический контроль (если мои произведения продаются, значит, это кому-то надо), но и связанный с ним политический. Один респондент сказал, что он никогда не будет работать на Зюганова, но на более размытом уровне - Лужков, Горбачев - ему все равно.
По отношению к источникам информации - второму типу агентов контроля, с которым репортеры чаще всего имеют дело - у последних больше властных ресурсов. СМК и их источники взаимозависимы: СМК навязывают источникам формат и вообще необходимость медиатизироваться, а источники пытаются определять содержание - и часто успешно - пользуясь своей монополией на определенное знание.
Такая взаимозависимость ведет к неформальной кооперации и взаимным уступкам, и это является универсальной чертой масс медиа. Однако, как мне представляется, именно в российских СМК кооперация так тесно переплетена с блатом. Выше уже говорилось о джинсе, когда источник становится скрытым рекламодателем.
Прямые взятки распространены больше на уровне СМК как организации, нежели индивидуальных журналистов, потому что руководство компании, как правило, стремится захватить контроль над этим источником дохода. Последний частично пускается на нужды компании, а частично делится между руководством и вовлеченным журналистом.
Взятки существуют и на уровне рядовых журналистов, но чаще отношения между ними и источниками оформляются в виде взаимопомощи, и решение своих частных проблем происходит без вовлечения денег. Например, нужные акценты в сюжете расставляются за перевозку мебели или качественное лечение зубов - в зависимости от того, каким ресурсом располагает источник. Как и положено, такие отношения часто не узнаются как блат и вообще чаще всего описываются как проблема других СМК.
Например, называются таксы на скрытую рекламу в других компаниях (мне называли суммы от 300 до 2000 долларов за сюжет, в соответствии с размером аудитории).
Таким образом, обменные отношения между журналистами и источниками можно выстроить в виде континуума с возрастающей легитимностью: на одном полюсе будет изготовление заказного сюжета за деньги, на другом - уступки в сюжете только за те ресурсы, которые необходимы в профессиональной деятельности, то есть за доступ к информации.
Нельзя сказать, однако, что отношения журналистов и источников полностью исчерпываются кооперацией и абсолютно бесконфликтны. Наоборот, конфликт заложен в эти отношения и обусловлен разницей интересов: та информация, в которой заинтересованы источники, неинтересна журналистам, и наоборот.
При этом обе стороны стараются максимизировать свою власть. Журналисты обращаются с источниками в соответствии в той степенью власти, которой последние обладают.
Например, двухчасовое ожидание министра в аэропорту воспринималось репортерами как само собой разумеющееся, зато часовое опоздание пресс-секретаря музея вызвало бурю возмущения, и журналист пригрозил музею, что он вообще его снимать не будет, если они не могут это дело нормально спродюссировать.
Важно, что, хотя приблизительную иерархию источников выстроить можно, но часто власть их не стабильна, и ее приходится оценивать ситуативно на основе недостаточной информации. Самый яркий и достоверный пример связан с моим собственным журналистским расследованием (правда, это было во время участвующего наблюдения в газете).
Мне поступили телефонные угрозы от представителя одной общественной организации, у которого я собиралась взять интервью, и я поделилась со своим начальником соображением о том, что я не имею понятия, какой властью обладает этот человек, и что реально может стоять за его угрозами. Я просила начальника не ставить мою фамилию под статьей, но он счел угрозы неопасными и фамилию поставил (за чем никаких последствий, действительно, не было).
Позже мои респонденты подтвердили мне, что такая ситуация неопределенности вполне типична.
Следует также подчеркнуть, что обе стороны - и журналисты, и источники - активны в этой игре. Журналисты разрабатывают и поддерживают сеть постоянных источников, инициируют поиск новых, проверяют одни источники другими, прибегают к неформальным связям, - в общем, используют весь арсенал инструментов, доступных их коллегам во всем мире. Зато у источников есть некоторые ресурсы, которые не так распространены в западных странах. Например, различные виды секретности документов и объектов, списки которых к тому же доступны к расширению как легальными, так и полулегальными способами [3, c. 70].
В ходе моего исследования корреспондентов не допустили снимать взрыв газового баллона на предприятии под предлогом того, что оно является закрытым, хотя журналисты не собирались показывать цеха. Служебное положение источников также дает возможности изобретать разные другие способы скрыть информацию, как, например, в истории с костями таможенники ссылались на незавершенность следствия.
Этому способствует меньшая (в сравнении с западными обществами) развитость законодательства и отсутствие соответствующей традиции.
С другой стороны, в связи с деинституционализацией всех структур индивиды, в частности, источники слабо идентифицируют себя с институтами, отчего, например, поиск журналистами утечек и получение через них компромата несколько упрощаются. В этой связи я хочу привести почти анекдотический пример, персонажем которого являются хотя и не сами источники, но люди, призванные стоять на страже некоей информации.
Во время Чеченской войны российским войскам было приказано не пропускать журналистов в определенные зоны, и официальным способом проникнуть туда не представлялось возможным. Одному из моих респондентов перед отъездом в Чечню коллеги посоветовали накупить в Москве несколько номеров журнала Плейбой, которые он затем дарил солдатам на блок-постах - в некоторых случаях это быстро решало проблему доступа. Из этой истории особенно хорошо видно, как журналисты могут неформальным образом расширять пределы своей автономии.
Такие тактики не отслеживаются никаким формальным институциональным анализом.
Стратегией, обратной сокрытию нежелательной информации, является активное навязывание желательной, упреждающее и подавляющее самостоятельный поиск журналистов.Информация, произведенная пресс-службами и отделами паблик рилейшнз разных институтов, имеет для журналистов свои плюсы и минусы: она легко доступна, но мало соответствует их критериям интересности. Но в ситуации экономической слабости СМК плюсы такой продукции часто перевешивают минусы.
Таким образом, агенты влияния, если они не имеют возможности установить прямой контроль над кадрами, стараются повысить издержки журналистов на производство невыгодной им информации и понизить - на производство выгодной. В то же время журналисты стараются максимально расширить свою автономию, избавляясь от всех видов контроля: политического, экономического и жанрового, нелегального и легального.
При этом взаимодействие чаще всего происходит на уровне неформальных практик, труднодоступных для изучения.
В заключение повторю, что эта рациональная модель не исключает полностью влияния ценностей на стратегии акторов с обеих сторон, однако характерно, что нормы не согласованы между собой и между разными агентами, что приводит к повышенной конфликтности. Это рассогласование норм, по свидетельству респондентов, началось сразу после того, как прошла перестроечная эйфория, то есть в начале 1990-х.
Кризис августа 1998 года показал, что этот период неопределенности еще не закончен.
Примечания.
1. Исследование выполнено при финансовой поддержке Московского общественного научного фонда в рамках программы Российские общественные науки: новая перспектива, грант 492/социология-98. Я также выражаю особую благодарность Юрию Зинчуку, без которого не могла бы состояться эмпирическая часть исследования, и моим коллегам из университета г. Тампере, Финляндия, за помощь в теоретическом осмыслении накопленного материала.
2. Англоязычный термин transition, употребляемый в данном случае, почти всегда имплицитно или эксплицитно подразумевает переход к демократии. Здесь и иногда далее я вынуждена употреблять англоязычные термины, так как ссылаюсь на западные традиции, не имеющие точного перевода на русский.
3. У Бурдьё - теория практики, но множественное число лучше отражает смысл этого направления исследований.
4. Название не очень поддается литературному переводу; буквально: Итернационализируя теорию МК.
5. Под журналистом в данном случае я понимаю любого сотрудника СМК, непосредственно занятого производством символической продукции.
Библиографический список
1. Roxburgh A. Pravda. Inside the Soviet News Machine.
London: Victor Gollanez, 1987.
2. Пресса на территории России: конфликты и правонарушения. 1996.
Фонд Защиты Гласности. М.: Права человека, 1997.
3. Ежегодник Фонда Защиты Гласности (Отчет за 1997 год). М.: Права человека, 1998.
4. McQuail D. Mass Communication Theory. An Introduction.
London, Thousand Oaks, New Delhi: Sage, 1996.
5. Schudson M. The Sociology of News Production Revisited. In James Curran Michael Gurevitch (eds.) Mass Media and Society.
London, New York, Melbourne, Auckland: Edward Arnold, 1991.
6. Herman E. S., Chomsky, Noam. Manufacturing Consent.
The Political Economy of the Mass Media. New York, Toronto: Random House, 1988.
7. Tuchman, Gaye. Making News: A Study in the Construction of Reality.
New York: Free Press. 1978.
8. Davis, Howard; Hammond, Philip; Nizamova, Lilia. Changing Identities and Practices in Post-Soviet Journalism.
European Journal of Communication, 13 (1), 1998: 77-97.
9. Lange, Yasha. Media in the CIS. A Study of the Political, Legislative and Socio-economic Framework.
The European Institute of Media. Brussels: European Commission, 1997.
10. Законы и практика средств массовой информации в странах СНГ и Балтии.
Фонд Защиты Гласности. М.: Галерия, 1999.
11. Mickiewicz, Ellen.
Changing Channels: Television and Struggle for Power in Russia. New York - Oxford: Oxford University Press, 1997.
12. Chang, Won Ho. Mass Media in China: The History and the Future.
Ames: Iowa State University Press, 1989.
13. McDaniel, Drew O. Broadcasting in the Malay World.
Radio, Television and Video in Brunei, Indonesia, Malaysia and Singapore. Norwood, New Jersey: Alex Publishing Corporation, 1994.
14. Fox, Elisabeth. Latin American Broadcasting. From Tango to Telenovela.
Luton, UK: University of Luton Press, 1997.
15. Splichal, Slavko.
Media Beyond Socialism. Theory and Practice in East-Central Europe.
Boulder, San Francisco, Oxford: Westview Press, 1994.
16. Androunas, Elena. Soviet Media in Transition.
Structural and Economic Alternatives. Westport, Connecticut, London: Praeger, 1993.
17. Murray, John. The Russian Press from Brezhnev to Yeltsin.
Behind the Paper Curtain. Vermont: Edward Edgar, 1994.
18. Bourdieu, Pierre.
Outline of A Theory of Practice. Cambridge: Cambridge University Press, 1977.
19. Certeau, Michel de. The Practice of Everyday Life.
Berkeley, Los Angeles, and London: University of California Press, 1984.
20. Fiske, John.
Power Plays, Power Works. London, New York: Verso.
1993.
21. Lull, James.
World Families Watch Television. 1987.
22. Liebes, Tamar; Katz, Elihu. The Export of Meaning. Cross-Cultural Reading of Dallas.
Cambridge, Oxford: Polity Press, 1988.
23. Sreberny-Mohammadi, Annabelle.
Small Media, Big Revolution: Communication, Culture and the Iranian Revolution. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1994.
24. Martín-Barbero, Jésus. Communication, Culture and Hegemony.
From Media to Mediations. London, Newbury Park, New Delhi: Sage, 1993.
25. Downing, John.
Internationalizing Media Theory. Transition, Power, Culture.
London, Thousand Oaks, New Delhi: Sage, 1996.
26. Грушин Б..А., Оников Л.А. (ред.) Массовая информация в советском промышленном городе.
М.: Издательство политической литературы, 1980.
27. Ledeneva, Alena.
Russia's Economy of Favours: Blat, Networking and Informal Exchange. Cambridge: Cambridge University Press, 1998.
28. Леденева, Алена.
Неформальная сфера и блат: гражданское общество или (пост)советская корпоративность? Pro et Contra, т. 2, 4, 1997: 113-124.
29. Fossato, Floriana; Kachkaeva, Anna. Russian Media Empires I, II, III, IV. Special Report.
Radio Free Europe / Radio Liberty, Inc., 1996, 1997, 1998, 1998.
30. Конева, Елена. Цена рейтинга.
Среда 4-5, 1998: 17-23.
31. Пушкарская, Анна.
Миф о культурной столице требует денег. Среда 6, 1998: 20-24.
32. Belin, Laura.
Politicization and Self-Censorship in the Russian Media. Paper at the national conference of the American Association for the Advancement of Slavic Studies; Seattle, Washington, November 1997.
Radio Free Europe / Radio Liberty. Inc.
33. Журналист в поисках информации.
М.: Права человека, 1997.
34. Fiske, John. Television Culture.
London, New York: Methuen Co. Ltd, 1987.Copyright Журнал социологии и социальной антропологии, 1999HTML by , 2002
