Удовлетворенный палач
Эту дисциплину монголы, или татары, как их в основном называли, выносили легко, ибо частью их народа, на которую ложился главный груз, были лошади.
Монгольские дети уже в возрасте двух-трех лет обучались ездить верхом. Уже говорилось, как рано ребенок в ходе воспитания оказывается нашпигованным жалами приказов. В совсем раннем возрасте находящаяся рядом мать, потом из несколько большего отдаления отец, потом те, кому по должности доверено воспитание, да и вообще каждый взрослый и каждый старший никогда не в состоянии удовлетворить свою страсть к указаниям, приказам и запретам, адресованным ребенку.
С самых нежных лет в нем копятся и копятся жала, которыми и объясняются все причуды и неврозы его последующей жизни. Он вынужден искать тех, на кого можно будет перебросить свои жала. Вся жизнь, таким образом, становится одним бесконечным поиском избавления или освобождения от жал.
И он не знает, почему совершает тот или иной необъяснимый поступок, почему вступает в ту или иную вроде бы бессмысленную связь. Стрела враждебна, она убивает. Она перекрывает по прямой большое пространство.
От нее надо уклоняться. Если это не удается, она вонзается и торчит в человеке. Ее можно вытащить, но даже если застрявшее в теле острие не обломилось, все равно остается рана. (В Тайной истории монголов много рассказов о причиненных стрелами ранах.) Число выпускаемых стрел не ограничивается, стрелы главное оружие монголов.
Они убивают на расстоянии, они убивают и в движении, посланные с лошади.
Было замечено, что приказ по своему биологическому происхождению связан со смертным приговором. Кто не бежит, тот настигнут. Настигнутый разорван.
Приказ у монголов в еще ббльшей степени носит характер смертного приговора. Они убивают людей как животных. Убийство их третья натура, как езда верхом вторая.
Они убивают людей так же, как животных на гончей охоте. Если они не воюют, то охотятся; охоты это их маневры. Религиозные оскопления.
Скопцы О некоторых религиозных культах, практикуемых с особой интенсивностью, сообщается, что в них распространена практика оскопления. В древности этим были известны служители Великой Матери Кибелы. Тысячи людей в припадке неистовства кастрировали себя в честь богини.
Десять тысяч таких служителей жили в Комане на Понте, где находилось знаменитое святилище Кибелы. Не только мужчины таким образом посвящали себя богине. Женщины, стремясь выразить свое преклонение, отрезали себе груди и вливались в ее свиту. Лукиан в книге О сирийской богине описывает, как верующие на своих собраниях впадают в неистовство, и тот, до кого дошла очередь, кастрирует себя на глазах у всех.
Это жертва, приносимая богине, чтобы доказать ей раз и навсегда, что она одна отрада в жизни и не может быть иной любви, кроме как к ней.
То же можно встретить в сообщениях о русской секте скопцов, белых голубей, основатель которой Селиванов имел большой успех во времена Екатерины II. Под его влиянием мужчины кастрировали себя сотнями, если не тысячами, а женщины во имя веры отрезали себе груди. Вряд ли можно предположить, что между этими верованиями имеется историческая преемственность.
Эта последняя секта вышла из лона русского христианства примерно через 1500 лет после того, как пришли к концу безумства жрецов фригийско-сирийской богини.
Скопцов отличает сосредоточение на очень небольшом числе заповедей и запретов, а также объединение в узкие группки, где каждый знает другого. Их дисциплина носит также концентрированный характер, сводясь к признанию и почитанию собственного Христа, живущего среди них. Посредством этой операции они становятся чистыми и белоснежными и превращаются в ангелов.
Теперь они живут как на небесах. Они обращаются друг с другом с церемонным почтением, с поклонами и восхвалениями, как это, по их мнению, делают ангелы на небесах.
Увечье, которое они себе наносят, результат выполнения строгого приказа. Это приказ сверху, выводимый из слов Христа в Евангелиях и слов Бога в книге Исайи.
Они воспринимают этот приказ безусловно и в той же безусловности должны передать его дальше. К ним прямо применимо учение о жале. Приказ здесь исполняется на себе тем, кому он отдан.
Чем бы человек ни занимался, что бы ни делал, подлинное и настоящее, что ему надлежит совершить, это кастрировать самого себя.
Чтобы внести полную ясность, надо исследовать ряд приказов особого рода.
Поскольку речь идет о приказах, осуществляющихся в сфере строгой дисциплины, можно сравнить их с военными приказами. Солдат тоже воспитан так, чтобы подвергать себя опасности. Вся муштра служит тому, чтобы суметь в конце концов противостоять приказу врага, грозящему смертью.
Стремление убить врага не важнее, чем умение выстоять, без последнего не было бы первого.
Солдат, как и скопец, приносит себя в жертву. Оба надеются выжить, но оба готовы к ранам, боли, крови и молчанию. Через бой солдат надеется стать победителем.
Скопец через кастрацию становится ангелом и обретает право на небо, где, собственно, уже и находится. Можно также сравнить скопца с членом ужасной секты ассасинов, которому руководитель поручает совершить убийство, но так, чтобы о поручении не знала ни единая живая душа. Если убийство удастся, никто никогда не должен узнать, как оно совершено.
Может случится, что жертва падет, а убийца будет схвачен, но и тогда правда о том, как это происходило, никогда не выйдет на свет. Приказ здесь близок смертному приговору и своему биологическому прообразу. Посланец отправлен на верную смерть, но об этом умалчивается. Ибо смерть, на которую он себя добровольно обрекает, служит для того, чтобы расправиться с другим, с названной жертвой. Приказ расширяется в двойной смертный приговор: один остается непроизнесенным, хотя и принят в расчет, другой исполняется сознательно и целенаправленно.
Жало, которое подчиненный уносит в себе, оказывается использованным до того, как он умрет.
У монголов есть очень наглядное выражение для убийства, совершаемого в миг перед собственной смертью. Герои Тайной истории говорят о враге, которого они убьют в свой последний миг: Я заберу его с собой вместо подушки.
Но, хотя сравнением с ассасинами мы приблизились к пониманию ситуации скопца, мы еще не описали ее в точности. Ибо скопец должен расправиться с собой и себя заставить молчать. Принятый приказ он может исполнить только на себе и, только исполнив его, становится счастливым сочленом своей тайной армии.
Здесь не должен вводить в заблуждение тот факт, что в действительности кастрацию чаще всего осуществляют другие. Смысл в том, что он сам дается им в руки. Когда он объявил о том, что готов к кастрации, не важно уже, как это происходит.
В любом случае позже он передаст ее дальше; жало в нем того же самого рода, поскольку приказ воспринят им извне.
Даже если предположить, что был некто первый, кто подверг себя этой операции, все равно он действовал якобы по приказу с небес. В наличии такого приказа он твердо убежден. Места в Библии, служащие ему для обращения других, Негативизм и шизофрения Отклонять приказания можно, либо не слушая их, либо не выполняя. Жало возникает подчеркнем это еще и еще раз только в случае выполнения приказа.
Только само действие, совершаемое под давлением извне, способствует образованию жала. Приказ, доведенный до исполнения, с точностью отпечатывается в исполнителе: тем, как энергично он отдан, его конкретной формой, выраженной в нем превосходящей силой и его содержанием определяется, следовательно, сколь глубоко и сколь жестко он запечатлевается. Он сохраняется как нечто изолированное', в результате каждый неизбежно скапливает в себе массу жал, которые так же изолированы, как изолированы были сами приказы. Удивительно, как крепко они сидят в человеке, глубоко погрузившись и не поддаваясь извлечению.
Может настать момент, когда несколько жал занимают такое место, что все, кроме них, теряет смысл и перестает восприниматься.
Тогда сопротивление новым приказам становится для человека вопросом жизни. Он старается их не слышать и не воспринимать. Если не слышать нельзя, он их не понимает.
Если нельзя не понять, он их вызывающим образом не выполняет, делая противоположное тому, что приказано. Ему говорят сделать шаг вперед, он делает шаг назад. Говорят назад, он шагает вперед.
Нельзя сказать, что он не исполняет приказа потому, что внутренне свободен. Он демонстрирует бессильную лунатическую реакцию, но она все же обусловлена содержанием приказа. В психиатрии это именуется негативизмом, он ярко проявляется в случаях шизофрении.
У шизофреников бросается в глаза отсутствие контактности. Они гораздо изолированнее, чем прочие люди. Такое впечатление, будто они закупорены в самих себе, не связаны с другими, ничего не воспринимают и не понимают.
В своем упорстве они сродни каменным скульптурам: нет позиции, в Противоречие между этими двумя позициями столь велико, что кажется непостижимым, как это может уживаться в одном человеке. Но если отвлечься от того, как это отражается в них самих, если поглядеть на дело совершенно внешним образом, то нельзя отрицать, что оба положения присущи и жизни нормальных людей. Только здесь они служат определенной цели и не выглядят столь утрированно.
Солдат, который не реагирует на внешние импульсы, который окаменел на посту и не может его покинуть, которого ничем не заставишь делать то, что в другое время он делал постоянно и с удовольствием, то есть настоящий опытный солдат при исполнении своих обязанностей находится в искусственно вызванном состоянии негативизма. Конечно, при определенном условии, а именно в случае приказа начальства, он приходит в действие, но только при одном этом условии. Именно благодаря реакции на определенные приказы он и введен в состояние негативизма. Это манипулируемый негативизм, и в силах начальства перевести его в полярно противоположное состояние.
Если солдату будет приказано, он продемонстрирует те же рвение и услужливость, что и шизофреник в его противофазе.
Но нужно добавить, что солдат отлично знает, почему он ведет себя именно так. Он подчиняется под страхом смерти. Как он постепенно привыкает к этому состоянию и начинает ему внутренне соответствовать, показано в предыдущей главе.
Здесь мы хотим подчеркнуть несомненное внешнее сходство между солдатом при исполнении и шизофреником.
Но здесь просится и совсем другая мысль, которая кажется не менее важной. Шизофреник в состоянии крайней суггестии ведет себя как представитель массы. Он точно так же внушаем, точно так же реагирует на любое побуждение.
Сходства обычно не замечают, потому что он пребывает в этом состоянии в одиночестве. Поскольку массы нет, никому не приходит в голову предположить, что внутренне он ощущает себя в массе, что он вырванный кусок массы. Это можно понять, только обратившись к тому, как видят себя сами больные. Одна женщина говорила, что все люди находятся внутри ее тела. Другая слышала разговоры комаров.
Некий мужчина слышал 729000 девушек, другой шепот всего человечества. В представлениях шизофреников присутствуют в превращенных формах все существующие виды массы; с них можно было бы даже начать исследование массы. Собирание и изучение массовых представлений шизофреников должно стать предметом особого труда. Путем классификации можно показать, сколь исчерпывающий характер они имеют.
Ибо пища, какую ест человек в этом мире, ест его в другом мире. Эта странная и загадочная фраза записана в Сатапатха Брахмана, древнем индуистском жертвенном трактате. Но еще более загадочна рассказанная там же история о путешествии ясновидца Бригу в потусторонний мир.
Святой Бригу сын бога Варуны, овладел знаниями брахманов и занесся, вообразив себя выше своего божественного отца. Последний решил показать ему, как мало он знает, и посоветовал обойти одну за другой все четыре стороны света. Он должен был внимательно наблюдать и по возвращении
рассказать отцу об увиденном.
Сначала на Востоке видел Бригу людей, которые отрубали у других людей части тела и раздавали их друг другу, говоря при этом: Это твое, а это мое. Увидев такое, Бригу огорчился, и люди, разрубавшие других на куски, объяснили ему, что те в другом мире делали с ними то же самое, и им не остается ничего другого, как поступать с ними соответственно.
Потом Бригу направил стопы на Юг и увидел людей, отрезавших у других части тела и раздававших со словами Это тебе, а это мне. На свой вопрос Бригу получил тот же ответ: те, кого режут, в другом мире делали то же самое с теми, кто режет. Потом на Западе Бригу встретил людей, молча поедающих других людей, причем поедаемые тоже молчали.
Так, якобы, последние поступали с первыми в другом мире. Но Севере же он встретил людей, которые громко крича, поедали других людей, которые тоже при этом громко кричали, и узнал, что так же поступали последние с первыми в другом мире.
Возвратившись, Бригу предстал перед своим отцом Вару-ной, чтобы как ученик рассказать урок. Но Бригу сказал: Для каждого из этих случаев он знал противоядие. Он сказал сыну, какие жертвы нужно приносить, чтобы избежать последствий своих поступков в потустороннем мире.
В другом жертвенном трактате Джаминья Брахмана та же история Бригу рассказана несколько иначе. Он путешествует не по всем сторонам света, а из одного мира в другой. Вместо четырех образов, с которыми мы ознакомились, только три. Сначала Бригу видит деревья, которые в потустороннем мире приняли человеческий облик, режут людей на куски и съедают.
Затем он видит человека, пожирающего другого кричащего человека. Ему разъясняется: Скот, который в нашем мире был забит и съеден, в том мире принял человеческий облик и делает с людьми то же, что они делали с ним. И наконец, он видит человека, поедающего другого, который молчит.
Рис и ячмень приняли человеческий облик и мстят тем же, что испытали сами.
Здесь тоже приведены соответствующие жертвы. Кто их правильно осуществит, избежит судьбы быть съеденным в потустороннем мире деревьями, скотом, ячменем и рисом. Но нас здесь интересуют не средства, помогающие избежать этой печальной доли.
Важны скорее народные верования, спрятанные под священными текстами. Что человек делает здесь, то же с ним будет сделано там. Нет каких-то специальных служителей справедливости, поставленных осуществить наказание.
Каждый сам карает своего врага. Речь идет не о каких-то особенных поступках, а о том, что человек съел. Точно так же, как в этом мире люди едят и съедают животных, таким же образом в том мире животные едят и съедают людей.
Обращение схвачено здесь в самой краткой из возможных формул и воплощено в образе мяса. Его ем я, меня он. Вторая часть следствие того, что я совершил, это и есть слово, обозначающее мясо.
Животное, съеденное человеком, помнит, кто его съел. Смерть животного не прекращает его существования. Душа его живет и в потустороннем мире превращается в человека, который терпеливо ожидает смерти того, кто его пожрал.
Как только он умирает и прибывает в другой мир, изначальная ситуация оборачивается своей противоположностью. Жертва находит своего губителя, хватает, разрезает на куски и съедает.
Здесь прямо налицо связь с нашим пониманием приказа и оставляемого им жала. Но все доведено до такого предела, так конкретизировано, что сначала в страхе отшатываешься. Обращение происходит не в этой жизни, а в той. Здесь не приказ, грозящий смертью, а потому вынуждающий действовать, а самая настоящая смерть, причем в ее крайней форме с пожиранием убитого. По нашему воззрению, которое не берет уже всерьез возможность потустороннего существования, жало, оставляемое угрозой смерти, держится до тех пор, пока жива жертва.
Удастся ли ей обращение это вопрос, она будет к нему стремиться. Во всяком случае, человеком управляют сидящие в нем жала, его внутренний облик определяется извне, они его судьба, независимо от того, сумеет ли он от них освободиться. Согласно индуистскому воззрению, для которого существование потустороннего мира несомненно, жало как твердая сердцевина души сохраняется после смерти, и обращение происходит в любом случае оно становится смыслом потустороннего существования.
В том мире человек делает то, что с ним было сделано в этом, и он делает это сам.
То, что смена образа одного из участников не препятствует обращению, здесь особенно важно. Человека хватает и режет на куски не съеденное им животное, а человек с душой животного. Налицо полное изменение внешности, но жало остается тем же самым. Ужасные картины, виденные Бригу в его странствиях, свидетельствуют о том, что жало есть основная структура души, можно даже сказать, что она целиком состоит из жала.
Подлинная сущность жала, о которой так много говорилось в этом исследовании, его абсолютная неизменяемость и требуемая им полнота обращения отпечатались в представлении индусов о съеденном, которому предстоит съесть того, кто его съел. Жало возникает во время исполнения приказа. Оно отделяется от него и впечатывается в исполнителя как точное отображение приказа. Оно малб, глубоко спрятано и скрыто от сознания; его главное свойство, о котором много говорено, это его абсолютная неизменяемость.
Оно изолировано от остального состава человека как нечто чуждое его плоти. Сколь бы глубоко оно ни погрузилось, как бы ни было замкнуто на себя самого, оно всегда в тягость владельцу. Оно странным образом застревает в нем как в ловушке.
Оно само рвется наружу, но не может выйти. От него невозможно как-либо избавиться. Сила, потребная для освобождения, должна быть равной той, с какой оно было воспринято, то есть, будучи редуцированным приказом, оно должно превратиться в полный приказ. Для этого требуется обращение первоначальной ситуации, ее неизбежное точное воспроизведение. Кажется, будто жало имеет собственную память, и эта память настроена на особый импульс, будто оно способно ждать месяцы, годы, десятилетия, пока не возникнет та же ситуация, которую оно мгновенно опознает.
Внезапно все стало так же, как раньше, только роли полностью сменились. Оно мгновенно рассчитывает возможность и мчится к своей жертве. Обращение произошло.
Такой случай, который можно назвать чистым, не единственный из возможных. Приказ может повторяться часто, исходя из одного источника и адресуясь к одной и той же жертве, образуя множество одинаковых жал. Идентичные жала не остаются изолированными, соединяясь друг с другом. Новая Но один и тот же приказ может, повторяясь, приходить из разных источников.
Если это происходит часто и с неумолимой последовательностью, жало утрачивает ясность своего образа и превращается иначе это не назовешь в опасного для жизни монстра. Оно обретает чудовищные пропорции и целиком заполняет своего хозяина, который вынужден таскать его с собой, не имея возможности забыть о нем ни на мгновение и стараясь избавиться от него при любой возможности. Бесчисленные ситуации напоминают ему первоначальную, кажутся подходящими для обращения. Но это не так, повторения и скрещения замутили образ, ключ от первоначальной ситуации пропал.
Одно воспоминание накладывается на другое, как одно жало на другое. Этот груз не сбросить по частям. Как ни пытайся, все остается как прежде, в одиночку от этого груза уже не освободиться.
Главное здесь в одиночку. Ибо есть способ освобождения от любых, даже самых чудовищных жал это освобождение в массе. О массе обращения говорилось уже неоднократно. Но прояснить ее сущность было невозможно, пока мы
не разобрали природу приказа.
Масса обращения формируется из многих индивидуумов для их совместного освобождения от жал, когда нет надежды справиться в одиночку. Множество людей сплачивается против группы тех, кого они считают источником приказов, отягчающих их жизнь. Если это солдаты, то любой офицер становится на место того, кто действительно отдавал им приказания.
Если это рабочие, то любой предприниматель замещает того, на кого они на самом деле работали. Классы и касты в этот миг действительно существуют, они функционируют так, будто в самом деле состоят из равных. Поднявшиеся низшие классы сливаются в одну всеохватную массу, высшие, оказавшиеся под угрозой, окруженные превосходящим числом врагов, образуют ряд испуганных, готовых к бегству стай.
Тот, кто входит в массу, теперь видит перед собой в один миг сразу множество источников-целей, способных воспринять любое, самое сложное и уродливое жало. Подвергшиеся
12 Канетти Э- Для подданных настоящей угрозой, неотвратимо висевшей над их головами, была угроза смерти. Время от времени проводимые казни служили ее обновлению и демонстрировали ее полную серьезность. Теперь она единственно возможным образом повернулась против собственного истока: король, который приказывал рубить головы, сам обезглавлен.
Теперь высшее, самое всеохватное жало, как бы содержащее в себе все прочие, выдернуто из тех, кто обречен был носить его в себе вместе с другими.
Далеко не всегда смысл обращения проявляется так ясно, далеко не всегда оно с такой полнотой добирается до собственной кульминации. Если восстание терпит поражение, и участникам так и не удается действительно избавиться от собственных жал, они все равно сохранят память о времени, когда были массой. Тогда они, по крайней мере, не чувствовали своих жал, о чем будут долго вспоминать с ностальгическим чувством.
Приказ и казнь.
Удовлетворенный палач
Один случай в этом исследовании выпущен намеренно. Приказ объяснен как угроза смерти, сказано, что он происходит от приказа к бегству. Одомашненный приказ, как мы видели, соединяет угрозу с вознаграждением: корм подкрепляет эффект угрозы, ничего не меняя в ее характере.
Угроза никогда не забывается. Она постоянно сохраняется в своем первоначальном виде, пока не удается избавиться от нее, переложив на другого.
Но приказ может также быть поручением убить и в этом случае ведет к казни. Здесь угроза реализуется на самом деле. Но действие распределяется между двоими участниками: один получает приказ, другой оказывается казненным.
Палач, так же как и любой другой, кто получает приказ, стоит под угрозой смерти. Но он освобождается от этой угрозы, убивая сам. Он сразу же передает дальше то, что могло бы случиться с ним, предупреждая тем самым санкции, которые могли бы его коснуться. Ему говорят: ты должен убить, и он убивает.
Он не в состоянии противостоять такому приказу приказ отдан тем, чью превосходящую силу он признает. Это должно произойти очень быстро, обычно происходит сразу. Для образования жала нет времени.
Но если бы даже время нашлось, для образования жала нет основания. Ибо палач передает дальше ровно то, что воспринимает. Ему нечего бояться, в нем не остается ничего.
В этом случае, и только в этом, счет приказа сходится без сучка, без задоринки. Его глубочайшая природа и действие, им побужденное, совершенно идентичны. Исполнимость приказа предусмотрена, ничто не может воспрепятствовать исполнению, маловероятно, чтобы жертва сумела избежать наказания. Все эти обстоятельства ясны палачу изначально.
Поэтому он принимает приказ спокойно, он ему доверяет. Он знает, что исполнение приказа ничуть на него не действует. Приказ, так сказать, проскальзывает сквозь него, ни за что не зацепившись, не коснувшись его самого.
Палач самый довольный, самый без-жало-стный из людей.
Это невероятная ситуация, которую никто никогда не пытался всерьез понять. Она постижима, только если задуматься о подлинной природе приказа. Приказ держится угрозой смерти, в ней он черпает всю свою силу. Неизбежный переизбыток силы объясняет образование жала. Но приказ, всерьез предполагающий смерть, который ее требует и на самом деле к ней приводит, оставляет в исполнителе меньше всего следов.
Приказ и ответственность Известно, что люди, действующие по приказу, способны на самые ужасные поступки. Когда источник приказов засыпан, и их заставляют оглянуться на свои дела, они не узнают ни дел, ни самих себя. Они говорят, что этого не делали, и не всегда сознательно лгут.
Даже когда предъявлены показания свидетелей, когда сомнений нет, они все равно твердят: этого не может быть, это не я, я не мог это совершить. Они пытаются обнаружить в себе след этих поступков и находят только белый лист. Удивительно, насколько незатронутыми они сумели остаться. Жизнь, которую они ведут потом, это действительно другая жизнь, ничуть не окрашенная прежними поступками.
