d9e5a92d

Ислам как военная религия

Леле верят в бога, который сотворил людей и животных, реки и все другие вещи. Они верят также в духов, которых боятся и о которых говорят сдержанно и осторожно. Духи никогда не были людьми, и никто из людей их не видел. Если бы кто увидел духа, то ослеп бы и умер в судорогах. Духи живут глубоко в лесу, чаще всего у истоков рек.

Днем они спят, ночью ходят по округе. Они не умирают и никогда не болеют. От них зависит удача на охоте и плодовитость женщин. Они могут поразить деревню болезнью.

Животными, более всех наделенными сверхъестественной силой, считаются нутрии, резвящиеся вокруг истоков рек местопребывания духов. Нутрия это вроде собаки духа, она живет при нем и слушается его, как собака слушается охотника. Если нутрия непослушна, дух ее наказывает: дает человеку убить ее на охоте и тем самым вознаграждает охотника. Самое высокоценимое занятие это совместная охота. Дело именно в ней, а не в индивидуальных усилиях одиночки.

Мужчины, вооруженные луками и стрелами, кольцом охватывают часть леса. В лес входят загонщики с собаками. Мальчики и старики, которые едва в состоянии двигаться, стараются присоединиться к охоте. Особенно важны хозяева собак, которые, продираясь сквозь кусты, криками возбуждают и направляют собак. Поднятая свинья выскакивает под стрелы поджидающих охотников.

Это самый действенный метод охоты в густом лесу, когда животное застают врасплох и поражают стрелами с близкого расстояния. В степи охотятся лишь раз в году в сухое время, когда можно поджечь траву. Чтобы окружить горящее пространство, собираются вместе несколько деревень.

Мальчики надеются здесь на свою первую добычу. Это, должно быть, ужасное побоище. И это единственный случай, когда команда охотников больше, чем мужское население одной-единственной деревни.
В лесной охоте участвуют только мужчины и только из одной деревни. В конце концов деревня является политической и ритуальной единицей только потому, что является охотничьей единицей. И не удивительно, что леле считают свою культуру в первую очередь охотничьей культурой.
Особое значение имеет распределение добычи. Оно строго упорядочено, причем так, что это подчеркивает религиозный смысл охоты. У леле имеется три ритуальных сообщества, каждое из них имеет право на свою определенную часть убитого животного. Первое сообщество это производители, к которым причисляются все мужчины, произведшие на свет ребенка.

Им идет грудная часть любой дичи, а также мясо всех молодых животных. Среди производителей выделяются те, кто произвел дитя мужского и дитя женского пола. Они считаются членами второго, избранного сообщества это мужчины-панголины. Их так зовут потому, что только они имеют право на мясо панголина, броненосца.

Третье сообщество ясновидцы. Они получают голову и кишки дикой свиньи.
Если убивают большое животное, оно всегда и именно в процессе дележа становится предметом религиозного действа. Важнее всех других животных дикая свинья. Ее делят следующим образом: после того, как ясновидцы получили голову и кишки, грудь идет производителям, плечи мужчинам, которые несли ее домой, шея владельцам собак, спина, горло и одна из передних ног тому, кто убил свинью. Военные трофеи живарос Самый воинственный народ во всей Южной Америке живарос из Эквадора.

Крайне поучительно понаблюдать за их привычками и ритуалами, касающимися военных действий и трофеев.
О перенаселении у них не может идти речь. Они вступают в войну не для завоевания новых земель. Жизненного пространства у них не мало, а скорее слишком много.

На площади в 60 000 квадратных километров живут 20 000 человек. Они не знают больших поселений, даже деревни у них не в чести. Каждая большая семья со старейшиной во главе занимает отдельный дом, а ближайшая семья живет от них в нескольких километрах.

Их не связывает никакая политическая организация. В мирное время каждый отец семейства является высшей инстанцией, и никто не может ему приказывать. Если бы живарос не выслеживали друг друга с враждебными намерениями, то на гигантских просторах девственных лесов одна группа вряд ли могла бы повстречать другую.
Цементом, скрепляющим их воедино, является кровная месть, или, собственно говоря, смерть. Для них не существует естественной смерти: если человек умирает, значит, враг заколдовал его издали. Тогда долг близких заключается в том, чтобы выяснить, кто ответственен за смерть, и отомстить колдуну. Каждая смерть является, следовательно, убийством, а за убийство можно мстить только другим убийством.

Но, поскольку смертоносное колдовство производилось на большом расстоянии, физическая или кровная месть, обязательная для родственников, возможна лишь в том случае, если они сумеют отыскать врага. Семья, живущая вместе в одном доме, образует очень тесное единство. За что берется один мужчина, за то берутся вместе с ним и другие мужчины дома.

В крупные и опасные экспедиции собираются мужчины нескольких относительно близко расположенных домов; только для такого настоящего военного похода с целью мести они выбирают главнокомандующего опытного, часто пожилого человека, которому на время похода добровольно подчиняются.
Военная стая является, следовательно, подлинной динамической единицей у живарос. Наряду со статической единицей, семьей, только она играет заметную роль. С военной стаей связаны все их праздники.

Они собираются вместе за неделю до похода, а потом, если возвращаются с победой, устраивают целый ряд больших торжеств.
Военные походы служат исключительно целям разрушения. Всех врагов убивают, за исключением пары юных женщин и, может быть, нескольких детей, которых берут в свою семью. Вражеская усадьба, домашние животные, посадки все уничтожается.

Единственное, что на самом деле деле интересует живарос, это головы врагов. Тут действительно настоящая страсть, и высшая цель воина вернуться из похода по крайней мере с одной такой головой.
Голова особым образом препарируется, усыхая при этом примерно до размеров апельсина. Это называется цанца. Обладатель цанца пользуется особым уважением.

По прошествии некоторого времени года или двух устраивается грандиозный праздник, центром которого является правильно препарированная голова. На праздник приглашают друзей, едят, пьют и пляшут; все согласно ритуальным правилам. Это торжество насквозь религиозного характера, и наблюдение показывает, что его подлинным мотивом является жажда приумножения и орудий приумножения.

Здесь невозможно входить в детали, которые в изобилии приводит Карстен в книге Кровная месть, война и праздники победы у живарос. Достаточно указать на важнейший танец живарос, в ходе которого они по порядку и с воодушевлением заклинают сначала зверей, на которых охотятся, а потом половой акт человека, служащий приумножению семьи.
Танец является как бы введением к большому празднику. Мужчины и женщины становятся вокруг центрального столба дома и медленно движутся по кругу, выкрикивая как слова заклятия имена всех зверей, мясо которых любит человек. Сюда добавляются некоторые предметы, используемые индейцами в домашнем хозяйстве и собственноручно ими изготовляемые.

За каждым именем громко и возбужденно выкрикивается хей!.
Танец начинается пронзительным свистом. Сама магическая формула гласит:
Хей, хей, хей!
Обезьяна, хей!
Красная, хей!
Коричневая обезьяна, хей!
Черная обезьяна, хей!
Капуциновая обезьяна, хей!
Серая обезьяна, хей!
Дикая свинья, хей!
Зеленый попугай, хей!
Долгохвостый, хей!
Домашняя свинья, хей!
Жирная, хей!
Женское платье, хей!
Пояс, хей!
Корзинка, хей!
Заклинание продолжается примерно час, все это время танцующие движутся то вправо, то влево. Каждый раз, как только они останавливаются, чтобы изменить направление движения, раздается громкий свист и крики чи, чи, чи, чи, как будто этим криком пытаются поддержать непрерывность процесса.
Другое заклинание относится к женщинам и их плодовитости:
Хей! Хей! Хей!
Баба, хей! Баба, хей! Совокупленье, хей!
Цанца пусть поможет, хей! Пары, хей! Пары, хей!
Баба, хей! Баба, хей!
Пусть это будет, хей!
Мы это делаем, хей!
Это будет славно, хей!
Хватит, хей!
Центром песнопений и всех прочих действий во время праздника является цанца добытая в бою, препарированная и высушенная голова врага. Его дух все время пребывает поблизости от головы и крайне опасен. Его всячески стараются приручить; если удалось поставить его себе на службу, он может принести огромную пользу.

Он заботится о том, чтобы умножались свиньи и куры на дворе, благодаря ему умножаются клубни маниока. Все, что пожелаешь приумножить, он приумножает. Однако превратить его в раба совсем не просто.

Поначалу он полон жажды мести, невозможно даже вообразить, что он может сделать с человеком. Но число действий и ритуалов, служащих тому, чтобы подчинить его воле хозяина, поистине удивительно. Праздник, длящийся много дней, завершается тем, что голова и дух, к ней относящийся, оказываются полностью в его распоряжении.
Если взглянуть на цанца с позиций знакомой нам военной морали, она, можно сказать, представляет собой то, что мы называем трофеем. На войну идут, чтобы добыть голову, и это единственная добыча. Но сколь бы маленькой она ни казалась, особенно когда сморщится до размеров апельсина, она вмещает в себя все, что только можно пожелать.

Она творит любое угодное приумножение: животных и растений, необходимых для жизни, предметов, изготовляемых дома, и, наконец, собственно людей. Это невероятно концентрированная добыча, и заполучить ее в руки недостаточно, надо еще много работать, стараясь превратить ее в то, чем она должна стать для человека. Этот труд венчается совместным возбуждением праздника, особенно его магическими заклинаниями и танцами. В целом праздник цанца это праздник приумножающей стаи. Военная стая, если ей везет, выливается в приумножающую стаю празднества; в превращении одной в другую заключается подлинная динамика религии живарос.

Существуют танцы приумножения, задача которых вызвать дождь. Танцоры, так сказать, вытопывают дождь из земли. Топанье ног как падение капель дождя. Если дождь начинается во время танца, танец прекращается.

Танец, изображающий дождь, в конце концов переходит в дождь. Группа примерно из 40 человек, совершая ритмические движения, превращается в дождь.


Дождь это важнейший символ массы у народов пуэбло. Он играл важную роль даже у их предков, которым случалось жить и в других местах. Но с тех пор, как они обосновались на сухих нагорьях, значение дождя так возросло, что он составляет теперь глубинную основу их верований.

Маис, необходимый для жизни, и дождь, без которого не вырастет маис, вот что стоит в центре всех их церемоний. Разнообразные волшебные средства, применяемые, чтобы вызвать дождь, концентрируются и усиливаются во время танца дождя.
Важно, что этому танцу не свойственно беснование, которое не отвечает природе самого дождя. В облаке, в котором он приближается, дождь представляет собой единство. Облако высоко и далеко, оно белое и мягкое и, приближаясь, будит в человеке радостные чувства.

Но, разрешаясь дождем, оно распадается: отдельными каплями достигает дождь людей и почвы, где и исчезает. Танец, который должен привлечь дождь, сам в него превратившись, представляет собой скорее бегство и распад массы, чем ее образование. Танцоры желают, чтобы дождь пришел, однако он должен не оставаться там, вверху, а пролиться на землю. Облако это дружественная масса, и насколько она дружественна, видно по тому, что оно приравнивается к предкам. Мертвые возвращаются в облаке дождя и приносят достаток и довольство.

Если летом под вечер на небе появляются дождевые облака, детям говорят: Смотрите, дедушка идет. Подразумевается при этом не умерший член семьи, а предок вообще.
Священники, пребывающие в ритуальном уединении восемь дней подряд, уйдя в себя, неподвижно сидят перед алтарями и призывают дождь: Оттуда вы отправитесь в путь,
Ваши ветром гонимые облачка,
Ваши тонкие облачные полоски Наполните живой водой.
Вы пришлете нам, чтобы остался у нас,
Ваш прекрасный дождь, ласкающий землю Здесь в Итеване,
Селении наших отцов И матерей,
Тех, кто были живыми до нас.
Вы придете все к нам С вашей неисчислимой массой воды.
Человеку нужна неисчислимая масса воды, однако эта масса, собранная в облаках, распадается на капли. В танце дождя акцент делается на распаде. Речь идет о доброй массе не об опасном звере, которого нужно убить, не о ненавистном враге, с которым предстоит сразиться.

Она отождествляется с массой предков, которые у пуэбло мирно настроены и доброжелательны.
Драгоценная масса, каплями выпадающая на землю, переходит в другую массу, необходимую для жизни, в маис. Как и при всякой жатве, предполагается сбор урожая в груды. Это как раз противоположный процесс: дождевое облако распадается на капли, урожай, наоборот, собирается в груды, так сказать, зерно к зерну или початок к початку.
Благодаря этой пище мужчины становятся сильными, а женщины плодовитыми. Слово дети часто появляется в заклинаниях. Священник говорит о всех живущих членах рода как о детях, но также и о мальчиках и девочках как о тех, чей жизненный путь еще впереди. Мы сказали бы, что они будущее племени.

Он выражает это в более точном образе их жизненный путь еще впереди.
Так что важнейшие массы в жизни пуэбло это предки и дети, дождь и маис, или, если следовать, так сказать, причинному порядку, предки, дождь, маис, дети.
Из четырех видов стаи охотничья и военная им совершенно чужды. У них сохранились лишь остаточные элементы загонной охоты на кроликов. Существует и сообщество воинов, но его функции скорее полицейские, а в полиции надобность практически отсутствует. Оплакивающая стая играет у них на удивление малую роль.

Смерть, по возможности, не превращают в событие, и мертвого, как индивидуума, стараются поскорее забыть. По истеченими четырех дней после смерти старший священник внушает опечаленным родственникам, что уже не надо думать о мертвом: Он уже четыре года как мертв! Смерть отодвигается в прошлое, боль становится легче переносимой.

Пуэбло не знают оплакивающих стай они изолируют боль. Внутренняя, или идейная, динамика войны, изначально выглядит так: из оплакивающей стаи, собравшейся вокруг мертвого, образуется военная стая, которая мстит за него. Из победоносной военной стаи образуется приумножающая стая триумфа.
Именно первый мертвый будит во всех остальных ощущение надвигающейся угрозы. Значение первого мертвого при начале войн трудно переоценить. Властители, желающие развязать войну, хорошо знают, что надо обязательно отыскать или создать первого мертвого. Не имеет большого значения, чем он является в своей группе.

Это может быть человек, не имеющий особого влияния, иногда даже совсем неизвестный. Важна его смерть, все другое не играет роли: люди должны верить, что ответственность за это несет враг. Каковы бы ни были причины и обстоятельства убийства, все они несущественны, кроме одного: умер член группы, к которой причисляют себя все остальные.
Моментально возникающая группа оплакивания действует как массовый кристалл, она, так сказать, открывается: в нее вливаются все, ощущающие тревогу. Ее образ Война, требующая для своего возникновения одного или немногих мертвых, порождает затем огромное их количество. Плач по ним, когда победа достигнута, в отличие от начального момента, сильно приглушен. Победа означает если не полное уничтожение, то резкое уменьшение численности врагов; поэтому оплакивание своих мертвых становится менее важным.

Они как передовой отряд, посланный в страну мертвых и уведший за собой еще большее количество врагов. Так они освободили всех от страха, без которого войны вообще не было бы.
Враг побежден, угроза, сплотившая народ, отпала, и каждый теперь думает о себе. Военная стая рассыпается для грабежа, подобно тому, как это происходит с охотничьей стаей при дележе добычи. Если на самом деле угроза не воспринималась как всеобщая, увлечь людей на войну можно было только перспективой грабежа.

В этом случае грабеж всегда дозволен: полководец старого закала не рискнул бы помешать в этом своим людям. Однако опасность полного разложения войск при этом столь велика, что всегда изобретались средства восстановления воинского духа. Лучшим средством были празднования победы.
В противопоставлении уменьшившегося числа врагов собственному приумножению заключается подлинный смысл праздников победы. Собирается весь народ мужчины, женщины, дети. Победители маршируют в тех же порядках, в каких отправлялись на войну.

Демонстрируя себя народу, они заражают его настроением победы. К ним стекается все больше людей, пока в конце концов не собираются все, кто в состоянии покинуть свое жилище.
Однако победители демонстрируют не только себя. Они много принесли с войны принесли как приумножители. Добыча выставляется напоказ. Здесь изобилие ценных и нужных вещей, и каждому что-нибудь да достанется: победоносный полководец или император провозглашает большие раздачи, или отменяет ограничения рационов, или обещает еще какие-нибудь блага. Военная добыча состоит не только из золота и товаров.

Победители привели с собой пленных, и их многочисленность наглядно свидетельствует об уменьшении числа врагов. На помосте в окружении ближайших соратников восседал король. Внизу волновался народ.

По кивку короля палач принимался за работу. Головы казненных бросали в кучу; кучи голов виднелись повсюду. Торжественные процессии двигались по улицам, по сторонам которых на виселицах болтались голые тела казненных.

Чтобы не оскорбить взгляд многочисленных жен короля, их приводили в пристойный вид кастрировали. В заключительный день праздника двор снова собирался на одном из возвышений, и наступало время раздачи подарков народу. В толпу бросали раковины, заменявшие деньги, из-за них вспыхивали схватки.

Потом туда же отправляли тела обезглавленных пленников, которые толпа разрывала на части и, как сообщается, в горячке поедала. Каждый хотел урвать себе кусок врага: это можно понимать как причастие триумфа. За людьми следовали животные, но враг, конечно, был важнее.
Есть свидетельства европейцев, наблюдавших такие празднества в XVIII в. Это были представители белой расы из торговых колоний на побережье. Предметом торговли были рабы, для закупки рабов они и приезжали в столицу королевства Абомею. Король продавал европейцам часть своих пленников. Для этой цели предпринимались военные походы, и европейцев тогда это вполне устраивало. Конечно, быть свидетелями ужасных массовых казней им нравилось меньше, но их присутствие считалось при дворе хорошим тоном.

Они старались убедить короля, что пленников, предназначенных на казнь, лучше продать им в качестве рабов. Они, следовательно, действовали гуманно и одновременно с выгодой для Крупнейшим общественным событием у римлян был триумф. На него сходился весь город. Но когда империя достигла высот могущества и уже нечего стало без конца завоевывать, была учреждена победа как таковая, приходившая периодически по календарю. На арене на глазах людских скоплений шли бои, лишенные всякой политической подоплеки, но не лишенные смысла: смысл состоял в том, чтобы будить и поддерживать в народе ощущение победы.

Римляне, как зрители, сами не сражались, но они сообща решали, кто победитель, и приветствовали его совсем как в прежние дни. Дело было только в ощущении победы. Сами войны, казавшиеся уже ненужными, потеряли в своем значении.
У исторических наций такого рода война стала единственным средством приумножения. Будь это захват вещей, необходимых для жизни, или угон жителей в рабство все другие, более терпимые формы приумножения были отброшены и стали считаться недостойными. Сформировалось нечто вроде государственной военной религии, нацеленной на стремительное приумножение.

Ислам как военная религия

У верующих магометан есть четыре повода собраться вместе.
1. Несколько раз в день они собираются на молитву, к которой их призывает голос, доносящийся с высоты. Тут воз- никают малые ритмичные группы, которые можно обозначить как молитвенные стаи. Каждое движение строго предписано и определенным образом ориентировано, а именно по отношению к Мекке.

Раз в неделю, во время праздника пятницы, стаи перерастают в массы.
2. Они собираются на священную войну против неверных.
3. Они собираются в Мекке во время большого паломничества.
4. Они собираются на Страшном Суде.
В исламе, как и в других религиях, величайшее значение имеют невидимые массы. Но гораздо острее, чем в других мировых религиях, здесь выражены двойные массы, противостоящие друг другу.
По трубному гласу Страшного Суда все мертвые восстают из могил и устремляются, как по команде, на Поле Суда. И предстают перед Богом двумя отдельными неисчислимыми массами: верующие с одной стороны, неверующие с другой. И Бог судит каждого из них.
Все человеческие поколения, таким образом, собираются вместе, и каждый из людей думает, что лег в могилу лишь накануне. О неизмеримом времени, прошедшем со дня его похорон, ни один не имеет представления. Смерть была без памяти и сновидений, но трубный зов будет услышан каждым.
В тот день люди сойдутся множествами. Вновь и вновь в Коране заходит речь о множествах этого великого дня. Это величайшие из всех масс, которые только способен вообразить верующий магометанин.

Ббльшее число людей, чем все, кто когда-либо жил, собранное на одном месте, невозможно помыслить. Это единственная масса, которая уже не растет, и она обладает величайшей плотностью, ибо каждый на своем месте доступен взору судьи.
Однако при всей своей величине и плотности она с начала и до конца разделена на две половины. Каждый точно знает, что его ждет; в одних душах надежда, в других ужас. В этот день будут лучащиеся лица, смеющиеся, радующиеся, и в этот день будут лица, покрытые грязью, покрытые тьмой: это лица неверных и святотатцев.

Поскольку речь идет об абсолютно справедливом приговоре каждое деяние зарегистрировано и письменно заверено, никому не избежать предназначенной ему судьбы. Разделение массы на две в исламе носит безусловный характер, граница проходит между верующими и неверующими. Их судьба, навсегда разделенная, состоит в том, чтобы сражаться друг с другом.

Религиозная война считается священным долгом, так что еще при этой жизни в каждой битве предвосхищается менее масштабно, конечно, двойная масса Страшного Суда.
Совсем другой образ, с которым связана не менее священная обязанность магометанина, паломничество в Мекку. Здесь речь идет о длящейся массе, образующейся постепенным током паломников из всех стран, где живут правоверные. В зависимости от удаления места проживания от Мекки она может растягиваться на недели, месяцы и даже годы. Обязанность совершить паломничество хоть раз в жизни окрашивает все земное существование человека. Кто не совершил паломничества, тот в действительности не жил.

Оно, так сказать, сжимает все пространство, где распространилась вера, и помещает его в одно место, в котором был ее исток. Паломники мирная масса. Они озабочены только и единственно достижением своей цели.

Покорять неверных не их задача, они должны только достичь назначенного места.
Особым чудом считается способность города размеров Мекки вместить эти бесчисленные толпы паломников. Испанский пилигрим Ибн Убаир, который в конце XII в. останавливался в Мекке и оставил ее подробное описание, полагает, что даже в крупнейших городах мира не найдется места для такого множества людей. Но Мекке дарована способность растягиваться для вмещения масс; ее можно сравнить с маткой, которая может становиться больше или меньше в зависимости от размера содержащегося в ней эмбриона.
Ключевой момент паломничества день на горе Арафат. Здесь должны собраться 700 000 человек. Нехватка восполняется ангелами, невидимо становящимися между людьми.
Но вот дни мира миновали, и война вновь вступает в свои права. Мухаммед, говорит один из лучших знатоков ислама, пророк борьбы и войны... То, что он сначала совершил у себя в арабском мире, он оставил как завет всем правоверным: борьба с неверными, распространение не столько веры, сколько власти веры, которая есть власть Аллаха.

Поэтому воины ислама должны стремиться не столько к обращению, сколько к покорению неверных. Религии оплакивания дали миру его лицо. В христианстве они достигли своего рода общезначимости.

Содержание раздела